Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады

– Рад за вас. Такими темпами скоро запишете альбом. Однако тем более стоит думать о коллективе. Вы же не хотите, чтобы оркестранты считали, что вы опаздываете, потому что задрали нос?

Казалось, дирижер желает добра, но злой протест неприятно перекатывался в груди, недовольство неудержимо выплеснулось:

– Быть может, придет время, и я еще всех оркестрантов кормить буду!

Под напором раздражения слова громко разнеслись по залу. Музыканты удивленно обернулись. Глянув в зал, Ободзинский поймал насмешливый взгляд Бориса Алова и одобрительный кивок.

Стыдясь смотреть в глаза и Лундстрему, и музыкантам, Валера выскочил на улицу. Щеки обдало осенним холодом, укротившим жар пылающего стыда. Какой позор! Кто тянул за язык? Пока Валера нервно вышагивал перед дверями, следом вышел Алов:

– Молодец, Валерка! Так и надо. – Тон Бориса звучал покровительственно, будто, купив магнитофон, Валера внезапно стал одного с ним поля ягода. – Олег Леонидович немного слюнтяй, хочет угодить всем. Ведь кто он без оркестра? Ни рыба, ни мясо. А ты? Ты себе цену знаешь!

Маслянистые глаза Алова смотрели хватко и с хитрецой, будто испытывали. И эта подловатая пронырливость оттолкнула Валеру:

– Олег Леонидович вежливый, но строгий руководитель. А ты неверно истолковал мои слова.

– Ну да, ну да, – понимающе закивал Алов, давая понять, что на козе его не объедешь и Валеру видит до донышка. – Оркестр, конечно, крученый, только если ты трепетать и робеть перестанешь, совсем другую планку возьмешь.

Несмотря на неприязнь к продувной увертливости Алова, Валера вскинулся. Обвинение в трусости, приправленное недавними честолюбивыми мечтами превзойти успех Моранди, впустило ядовитые слова в душу. Это ведь правда! Ободзинский достоин большего, чем быть одним из солистов оркестра. И все же Валера упрямо встал на своем, чувствуя, если даст волю словам, предаст Лундстрема:

– Ты не понимаешь, Борис. Олег Леонидович…

– Да, завидует он тебе, Валер! – не слушал Алов. – Сам ни певец, ни музыкант, полтинник стукнул, молодость прошла… А тут ты! Молодой, горячий, гениальный до чертиков. Советский Орфей! Синатра рядом не стоял. Конечно, надо тебя на коротком поводке держать, чтоб не сбежал.

– А я никуда уходить не собираюсь! – вспылил Валера.

– А зря, – насмешливо покачал головой Алов. – Неменова вот ушла. Думаешь просто так? А вот и нет. Ушла, чтоб с оркестром не делиться. Ты тут святую невинность не изображай! Деньги лопатой грести всем хочется.

Вспомнив, как накануне чуть не поссорился с Нелей из-за купленного магнитофона, Валера дал слабину:

– Лопатой?

– А то! – самодовольно осклабился конферансье, чувствуя, что подсечка удалась. – Тут ты всегда будешь одним из многих, а если сколотишь небольшой коллектив, начнешь работать сам – все деньги твои.

– У оркестра прочная репутация, популярность, складывавшаяся годами. Да они даже с квартирой обещали помочь!

– С квартирой? – фыркнул Борис. – Ничего он тебе не купит. Размечтался. Обещает, чтоб удержать. Будешь месяцами по площадкам мотаться, отрабатывая норму, чтобы расплатиться. Как рабочая лошадка! Неужели славы не хочется? Молодости не жалко?

Алов бил наотмашь. Слова падали тяжело, придавливая слабые порывы Валеры защитить дирижера. Зря заикнулся про квартиру. Зачем? Недавно, когда Цын и Лундстрем обсуждали жилье для Аркаши Шабашова, семья которого осталась в Казани, Олег Леонидович сказал про Валеру:

– Может быть, и для Ободзинского получится.

– Посмотрим… – не обнадеживая, но и не отвергая такую возможность, ответил тогда Цын.

Алов принял паузу в разговоре, как сомнения Ободзинского, и постарался закрепить успех:

– Если соберешься строить свое, чур я в доле. Тебе пригодится верный оруженосец. Крепкий, волевой! Свой человек! – Борис толкнул в плечо. – Спасибо скажешь. Я пробивной.

После разговора с Аловым Валера начал опасаться, что конферансье наплетет Лундстрему про уход или, что еще хуже, растрезвонит про обещанную квартиру. Захочет ли Олег Леонидович с таким болтуном дело иметь? Но тревоги оказались напрасны. Алов молчал, как мертвый. Зато Валера будто начал зависеть от него. Лишь бы тот не ляпнул лишнего, водил обедать в столовую, а в канун Новогодних праздников Боря навязался вместе с Валерой и Нелей на ужин в «Славянский базар». Они сближались, и Борис за едой, нет-нет, да и напоминал разговорами:

– Чур я в доле! Спасибо скажешь.

Со временем Валера стал всерьез взвешивать «за» и «против» ухода из оркестра. Не выдержав, поделился сомнениями с Нелей. Та рассудила легко:

– Валеша, вот предложат тебе что-то серьезное и стоящее, сделаешь выбор. А так только душу травишь.

Незамысловатое Нелино рассуждение откликнулось ему. Действительно, зачем метаться? Если так просто сколотить свой коллектив, можно было остаться в Томской филармонии. Плавали, знаем! Наездился уже с гастролями по Сибири. Теперь только убедительное, весомое предложение заставит его решиться.

В апреле месяце вместе с лундстремовцами Валера путь держал в Донецк. На этот раз поехала и Неля. Аэропорт встретил свежей прохладой и поглаживающим непросохшие лужи весенним солнцем.