Валерий Попенченко

Помню эти строчки по сей день. Не раз пробегал их впоследствии, Филиппыч прочел:

«…Теперь я глубоко убежден, что мои позднейшие успехи достигнуты благодаря тому, что я всегда слушался своих учителей, был терпеливым учеником и научился правильным основным принципам нападения и защиты».

— Ну дальше сам читай, сказал Филиппыч, — полезно будет, кое в чем и себя увидишь.

Я пробежал глазами статью и, найдя, на мой взгляд, общие черты во взглядах Паппа и моих на бокс, вслух прочел, по-моему, это звучало так: «Многие задают мне вопрос: как стало возможным, что я за короткий срок смог добиться крупных спортивных результатов? Начиная с раннего детства, я имел особое пристрастие к спорту. Я много занимался футболом, легкой атлетикой, играл в ручной мяч и баскетбол, занимался даже борьбой. Систематические многосторонние занятия спортом в течение долгих лет создали основу для быстрого развития и приобретения спортивной специализации. Ряд лет я «забавлялся» боксом, и, когда приступил к систематическим тренировкам по боксу, моя мускулатура была уже хорошо и гармонично развита».

— Точно, как я! — невольно вырвалось у меня.

— Ну не совсем точно, если учесть, что ты еще шахматами и греблей занимаешься, — усмехнулся Кусикьянц. — А в общем похоже…

Мы еще долго говорили. Филиппыч всякий раз, когда я пытался уйти в «глухую защиту», призывал Паппа в свидетели и заставлял меня читать его аргументы вслух.

Когда же я, словно извиняясь, пытался предложить ему что-либо изменить в своей манере боя, он злился.

— Ерунда. Тогда не будет тебя как боксера. В этом-то и сила твоя, что ты неудобен и не похож ни на кого. Если бы ты был как все, не о чем было бы говорить. Понимаешь? Запомни. Это — наш первый и последний разговор. Ты будешь чемпионом Европы и мира. Тебя признают все, даже ярые сегодняшние противники. Но при одном условии — ты будешь во всем слушаться меня как тренера. Запомни и другое. Это был твой последний проигрыш, который я видел. Больше такого позора я не переживу. Если согласен — вот тебе моя рука. Если не уверен в себе — подумай.

— Да что тут думать, — я согласился и крепко стиснул его руку.

…Кризис миновал. Валерий остался в строю. Не повесил боевых перчаток. «Травма» постепенно зарубцовывалась. В эти тяжелые для них дни, как мог, поддерживал и ободрял их и третий близкий человек — мать Валерия Руфина Васильевна. Ежедневно писала она письма, ее тревожило состояние сына, его дипломная работа и, конечно бокс. Но об этом позже…

А в ту памятную ночь, рассказав о своем тренере и вспомнив начало нашего разговора, Валерий, заметил:

— Вот я говорил о моих первых шагах на флоте…

Во всех переплетениях боксерской своей судьбы, даже в конфликте с самим собой, краем сознания я чувствовал, понимая, что не могу подвести не только тренера, не только себя. Меру ответственности чувствовал… с чем бы это сравнить?.. Пожалуй, это такое чувство, словно позади граница, а ты сам — на боевом посту! Ну как тут проиграть, особенно теперь, в зарубежной встрече? Не прощу себе такого никогда! Ведь это все равно, что прорыв в наш тыл! Да, самые верные и надежные мои болельщики «в любую погоду» — это пограничники. Они и сейчас меня не забывают. Хочешь, покажу телеграммы от ребят с Камчатки, с Севера и даже с твоих Курил?

И я вновь почувствовал, как Валерий вспыхнул искренностью, такой характерной для него.

— Не надо показывать, верю. Спать пора! — скомандовал я, — Кто тут старший на рейде, ты или я?

— По возрасту и по званию — ты, а по положению я! — засмеялся Валерий. — Ведь ты у меня в гостях. А впрочем, будь по-твоему!..

Валерий встал, потянулся до хруста, его силуэт четко выделялся на фоне окна, в котором уже брезжил осенний рассвет.

4

Я жадно читал скупые отчеты о матчах в Англии. И вдруг получил сразу два письма от Валерия уже из Ленинграда. Судя по письмам, он был очень доволен поездкой. Он подробно описывал встречу и теплый прием в Лондоне, хорошо отзывался о местных журналистах, делился впечатлениями о своих выступлениях…

Вот строки из одного письма: