Вальхен

— Неизвестно кто. «Человек из народа» врывается в передачи германского радио, как только там возникает пауза, и успевает что-то сообщить. Говорят, министр пропаганды назначил гигантскую награду тому, кто его выдаст. Но он пока всё ещё здесь. И чем короче паузы между передачами, тем короче он говорит, но успевает сообщить то, чего не говорят наши. Надеюсь, мы его ещё услышим.

— Как он не боится…

— Я думаю, это не немец. Скорее, из ваших или из англичан. Кстати, послушаем, что англичане говорят.

— Вы знаете английский?

— В университете учил, но почти забыл уже. Я слушаю их передачи по-немецки.

— А вам разве можно? — Валя указала глазами на большой красный круг на приёмнике, надпись в котором гласила, что прослушивание иностранных станций приравнивается к государственной измене.

— Вот поэтому я и включаю радио, когда малыши спать ушли, — усмехнулся Клаус. — А ты же не болтушка.

Валя кивнула и продолжила свои обычные вечерние дела, прислушиваясь к тому, как Клаус настраивает радиоприёмник. Наконец сквозь треск и помехи раздался голос диктора, читавшего по-немецки обобщающую сводку о положении дел на фронтах. Она не вникала в сообщения о Северной Африке и боях на море, зато поняла, что в Советском Союзе за последние две недели освобождены Ростов-на-Дону, Воронеж и даже Шлиссельбург, который уж совсем рядом с Ленинградом. А это значит, объяснял диктор, что русским удалось прорвать блокаду Ленинграда и восстановить сухопутную связь с городом.

Сердце Валино подпрыгнуло и забилось сильнее. Наши идут на запад! Уже скоро!

Завтра — непременно завтра — она найдёт способ увидеться с кем-то из лагеря и передаст девчатам новости.

На следующий день после обеда Клаус собирался к пастору и предложил Вале поехать с ним. Они обсудят все нужные вопросы, а потом подъедут к лагерю и посмотрят, можно ли поговорить с кем-то из Валиного барака.

Валя надела тёплый жакет, к которому наскоро приметала голубой квадратик с надписью «OST». Увидев вопросительный взгляд Тиля, объяснила:

— Меня там надзиратели и охрана могут помнить, и будут проблемы, если я без знака. А так — ну будто хозяин приехал с прислугой за каким-то делом.

— Умница, — улыбнулся краешком губ Клаус.

Когда в посёлке были закончены все дела и повозка подъехала к лагерю, рабочий день у первой фабричной смены уже закончился. Было видно, что по территории ходят люди. Оживление царило в основном у тех бараков, которые ближе к воротам, и что творится у двенадцатого, Валя не видела.

— Подожди тут, я поговорю с охраной… спрошу, как бы тебе пройти туда.

— Может, лучше по-другому? Пока вы поговорите, я обойду с другой стороны, где умывальники стоят, там от колючки близко до нашего барака и слышно, если позовёшь. Вы охране не говорите, что из-за меня приехали. Я боюсь — вдруг заберут.

— Что ты, разве я позволю. Ну, раз тебе так спокойнее, попробуй по-своему. Только осторожно.

Девочка благодарно кивнула и побежала вдоль рядов колючей проволоки за угол. Добравшись до места, откуда хорошо видно умывальники, Валя стала высматривать знакомых. Неожиданно сзади её окликнули по-немецки. Валя вздрогнула и с опаской оглянулась. На неё дружелюбно и с любопытством смотрели два незнакомых парня.

— Ты что тут? — спросил один — высокий и кареглазый.

— Я… хотела поговорить…

— О! Ты русская? — сказал другой, увидев нашивку.

— Да. Я в этом лагере была. А теперь у бауэра. Хочу повидать знакомых. А! Вот… — Валя перешла на русский. — Наташа, Марьяна, ау!

Марьяна обернулась на негромкий голос и, увидев Валю, потянула Наташу к ограде.

— Валюшка! Ты как здесь? Откуда?

— Я с хозяином приехала. Он разрешил вас повидать, пока сам у ворот с охраной разговаривает.

— И как хозяин?

— Очень хороший. И он, и его жена, и дети. Я там как член семьи. Они все очень много работают, прямо с утра до вечера. Но я — как все. Даже «OST» не ношу — Клаус говорит, что в их доме не хотят этого видеть.

— Ого! — поразилась Марьяна. — И не боятся?

— Ну для них, конечно, это опасно, но они приучают малышей не болтать, а когда посторонние приходят или я за пределы хозяйства выхожу, то надеваю эту тряпку и стараюсь вести себя как прислуга. Вот у тёти Марты был день рождения осенью — я сама сказала ей, что к гостям выходить не стану, только на кухне буду. Я же не хочу, чтобы у них проблемы были… — Валя вдруг оборвала фразу на полуслове и хлопнула себя по лбу. — Ой, девочки, не это главное! Клаус вчера радио слушал! Такие новости! Наши под Сталинградом разгромили немцев! Сам Геббельс, министр пропаганды, по радио выступал. Объявил, что целая армия… как его… Пулюса, кажется… нет, Паулюса, героически погибла, но Германия, мол, не побеждена… по всей стране траур на три дня. С сегодняшнего. А потом вдруг какой-то другой голос влез в паузу передачи и говорит: не верьте, армия Паулюса сдалась в плен, Сталинград освобождён, и наши движутся на запад!

— Ура! — завопила Наташа.

Марьяна дёрнула её за рукав, и девушка, испугавшись, закрыла себе рот ладонью.

— Ура? Что — ура? — переспросил один из парней, которые, оказывается, всё ещё стояли рядом.