Вальхен

— Я знаю, она любит меня. Она это сказала… но она… она плачет. Говорит, что её сердце разорвётся, когда придётся выбирать. Здесь я и все, она вас всех тоже любит… а там, в России, её родители и брат. И она ничего не может про них узнать. Она сказала, что даже ходила к пастору советоваться, как быть.

— Вряд ли пастор сказал ей что-то сильно отличающееся от того, что мы говорим. Ведь на самом деле выбор у неё невозможный. Рационально — остаться у нас, выйти за тебя и, когда всё утрясётся, пытаться искать родных. Но не всё мы делаем в жизни так, как рациональнее. И в Советском Союзе тоже неизвестно, как всё будет. Может быть, ей и не дадут сведений о родных. А возможно, узнать, что они живы, но ты не в состоянии ни чем-то помочь, ни даже просто с ними увидеться, — это ещё страшнее, чем не знать или услышать, что они погибли. Так что выбор у неё такой, какого врагу не пожелаешь.

— Она хочет туда ехать. Отец, но она же там погибнет! А если мы обвенчаемся и останемся здесь, мы будем искать их через Красный Крест! Я уже узнавал в городе. Мне сказали — это возможно!

Клаус улыбнулся.

— Когда это ты успел?

— Позавчера, когда ты меня в город отпустил. Пока туда ехал, всё продумал. И у пастора был. Он сказал, что вообще-то ей ещё только шестнадцать, а мне нет девятнадцати и надо бы подождать, но он понимает — война. В общем, он сказал, что нас можно обвенчать осенью, когда ей хотя бы исполнится семнадцать, а мне уже полных девятнадцать будет. А в городе, в Красном Кресте, мне сказали, что, как только всё закончится, можно будет начинать искать.

— Советский Союз имеет какие-то сложные отношения с Красным Крестом. Например, их военнопленные под его юрисдикцию не попадали.

— Знаю. Но они сказали, что всё равно на территории английской, американской и французской оккупации Красный Крест действует в полной мере и будет помогать всем пленным чем возможно. Мы их найдём, папа! — Глаза Тиля были полны отчаянья и решимости одновременно. — Раньше или позже найдём! Только ей нельзя туда ехать! Везде в городе уже листовки расклеены на русском и немецком с призывами, чтобы русские переходили в советскую зону для отправки домой. Обещают, что родина их ждёт. Но что на самом деле с ними будет? Мне один человек сказал, что в Союзе все военнопленные считаются предателями родины, даже если попали в плен ранеными и без сознания. А тех, кого угоняли, вообще неизвестно как примут!

— Это надо узнавать, конечно. Но ты же понимаешь, что главная победа в этой войне всё же за Советами, а не за американцами или британцами. Они и будут командовать тут на правах победителей.

— Папа, ну и что, что они победили, там будет всё тот же Сталин! Говорят, там концлагеря почти такие же страшные для своих, как… ну, как у нас были для врагов рейха.

— У нас они тоже не только для чужих были.

Тиль кивнул.

— Ей нельзя туда, отец!

— Нельзя. Мы с матерью говорили с ней. Мы тоже хотим, чтобы Вальхен осталась в нашей семье. Но, видишь ли, никто не имеет права поставить человека перед выбором между семьёй родителей и новой семьёй. А ей приходится выбирать. И, скорее всего, она не сможет съездить, найти в Союзе родных, а потом вернуться сюда. Думаю, ей не дадут вернуться. Ты должен это понимать… А решить может только она сама. И нам придётся смириться.

— А как же говорят, что за любовь надо бороться? Я буду бороться!

— С кем, сын? Бороться за любовь можно с внешними обстоятельствами, с влияниями, с людьми, которые пытаются этой любви помешать… А ты станешь бороться с Вальхен? Чтобы она не хотела домой? Не рвалась между родной семьёй и тобой?

Оба надолго замолчали.

— Знаешь, — тихо сказал Клаус, — самое трудное в любви — это отпустить любимого человека, чтобы не разорвать ему сердце. Она может решить только сама.

— А если я поеду с ней?

— Мы поймём. Но тебя не пустят дальше границы советской зоны. В самом лучшем случае отправят обратно в нашу зону. А если примут за немецкого шпиона, то и совсем далеко. И точно — не с нею. Я предвидел твой вопрос и просил друзей в городе кое-что узнать. Когда капитуляцию подписали, решили, что в каждой зоне оккупации будет управлять своя военная комендатура. Будет какой-то переходный период, пока станут решать, что делать дальше. Думают, он будет не меньше года. Мне сказали, что создаются лагеря для перемещённых лиц, для таких, как Вальхен. Во всех зонах такие будут. В Германии же многие тысячи пленных и угнанных. Я потом съезжу, посмотрю, как там что устроено. А у Вальхен пока есть время подумать. Наберись терпения. Хотя бы до осени мы постараемся её не отпустить.

— Как думаешь, мама её не уговорит?

— Никто не может больше её уговаривать. Мы всё ей сказали, и не один раз. Ты, я полагаю, — тоже? Не трави девочке душу. Ей сейчас куда труднее, чем нам. Просто постараемся, чтобы ей было хорошо с нами. Кто знает… А может быть, через несколько месяцев Красный Крест уже начнёт наводить какие-то справки.