Вальхен

Тиль молчал, закрыв лицо руками. Казалось, он уже ничего не слышал. А Клаус, отложив инструменты, смотрел в тёмное окно с отражением круга света под абажуром, прислушивался к негромким голосам из спален, где Марта укладывала младших, и думал о юной фройляйн с серыми глазами и тёмно-пепельной косой, которую она так и заплетала по-русски, не поддавшись немецкой моде. Он не знал, что делал бы, окажись сам на её месте. В шестнадцать лет ей приходится выбирать между любовью и… любовью. И это невозможный выбор, перед которым ставит человека война.

Здравствуй, Родина!

Американцы заняли город и окрестности почти без боёв. Ещё в апреле. И сразу стали наводить свои порядки. У немецкого населения появилось множество ограничений. С лагерей остарбайтеров и военнопленных охрана была снята. Обозлённые пленники попытались начать грабить магазины и дома, однако весёлые солдаты всех мастей — от совершенно белой кожи до абсолютно чёрной — очень просто и серьёзно, лишь при помощи парочки арестов и предъявления оружия, объяснили всем, что лучше этого не делать. Обитателям бараков строго заявили: если они не хотят проблем и эпидемий, то чистоту надо соблюдать так же, как при немцах, на фабриках и торфе осты и военнопленные работать не станут, кормить их будет американская армия, а мародёрства не допустит.

Американцы и правда стали кормить всех пленников хорошими солдатскими пайками. Обитателям лагерей разрешалось до решения их судьбы свободно перемещаться по городу и посёлку, однако удостоверение с фотографией, выданное ещё немцами и отмеченное теперь американским командованием, нужно было всегда иметь с собой и предъявлять немедленно при проверке документов.

Всё это Валя узнала от друзей из лагеря, пришедших её проведать.

Они рассказывали, как праздновали в лагере капитуляцию Германии — плакали и плясали, бросали камни в ненавистную колючую проволоку, пили добытое кем-то немецкое пиво, пели песни и обнимались с каждым встречным.

Валя не сказала подругам, что известие о капитуляции застало её врасплох. Она не знала, чего больше в переполнявших её эмоциях — слёз радости или горечи, боязни неотвратимых перемен? Всё это осталось на её подушке в маленькой комнатке за кухней. Она понимала, что семье Клауса ещё труднее: они, спасшие её, по сути без вины виноватые, — возможно, будут теперь, оказавшись на стороне проигравших, расплачиваться за эту войну.

Клаус отпустил Валю гулять, напомнив только, чтобы не возвращалась домой одна — пусть её проводят подруги: вся округа полна солдат, лучше не рисковать. Валя послушно кивнула.

Наташа и Уля наперебой рассказывали о переменах в лагере, о парнях, с которыми они теперь гуляют чуть не целыми днями, о том, что Наташа, которой никак не давался немецкий, вдруг стала понимать множество итальянских слов и начинает говорить. Её развлекают ухаживания Марио и Гаста, но всерьёз она к ним не относится.

— И зря, — заметила Марьяна. — Гаст, по-моему, очень даже серьёзен, а ты опять морочишь человеку голову.

Но Наташка только махнула рукой — его голова, пусть сам и разбирается, а ей сейчас никакие отношения не нужны. Домой скоро!

Уля смущённо упомянула, что Энрико, кажется, всерьёз ею увлечён и она не знает, что с этим делать. Она ждёт Томаша и будет ждать сколько нужно. Её любимый оказался в зоне советской оккупации, но они уже договорились, что тот приедет, как только станет возможно, и они зарегистрируют брак. Уля попыталась объяснить это итальянцу, но упрямый Энрико заявил, что он будет добиваться, покуда она не передумает и не уедет с ним в его прекрасную Италию, где больше нет Муссолини и где настанет наконец прекрасная жизнь. Однако застенчивая Ульяна набиралась решимости всё же поговорить с Энрико так, чтобы он наконец понял: лучше не настаивать.

— Ну если Томаш в советской зоне, может быть, ты поедешь к нему и вы там зарегистрируете свой брак? — спросила Валя.

— Томаш не велел. Он написал мне по-чешски, что не может сообщать подробности, но мне ни в коем случае нельзя приезжать в ту зону, а нужно ждать его здесь. Я не понимаю, что это значит, но раз так — буду ждать.

— А он сообщает что-нибудь про Зденека?

Наташа вспыхнула и с упрёком взглянула на Валю. А Уля ответила:

— Нет, он ничего не знает. Их давно разъединили и отправили в разные лагеря. Зденек оказался где-то в Восточной Пруссии на каком-то очень секретном заводе, а теперь один бог знает, что там делается.

Марьяна больше помалкивала, и лицо её контрастировало с радостным возбуждением младших подруг. Наконец, когда первые новости были бурно выплеснуты, Марьяна рассказала, что сегодня с утра ходила в усадьбу Уве Хоффмана, чтобы разузнать, как дела у Нины и Асие. Она не была у них очень давно — с декабря, когда навещала их перед Рождеством.