Вальхен

Оказалось, за те месяцы, что они не виделись, там многое поменялось. Ещё в феврале Асие неожиданно получила письмо от сестры. Давным-давно, когда Уве Хоффман только выкупил женщину из лагеря, она отправила домой открытку — Уве отвёз её в комендатуру, откуда уходили в СССР письма остарбайтеров, — не получила ответа и перестала его ждать. И вдруг теперь объявился немец, год назад служивший в комендатуре их города и живший, как оказалось, на квартире её младшей сестры — Гузели. Он был тяжело ранен и прошлой весной, перед самым освобождением Крыма, уехал в Германию — долечиваться. В феврале, когда немец выписался из санатория, он нашёл в своих вещах конверт, который год назад пообещал Гузели опустить в ящик в Германии — да и забыл. Поняв, что дом Уве Хоффмана, куда адресовано письмо, не так уж далеко, он доехал до Хюгельдорфа и передал наконец послание.

Гузель кратко рассказывала о своей жизни в тогда ещё оккупированном городе, сообщала новости о соседях и знакомых. В частности, написала, что через третьи руки, через «проверенных людей» до них дошло письмо на имя её соседки Нины Никурадзе («помнишь, рядом с нами жила? Её ведь тоже угнали»). Ошибки быть не могло, поняла Асие: сестра пишет о нашей Нине — грузинская фамилия была чуть ли не единственной на всю округу. Человек этот был однополчанином и другом Нининого мужа и смог послать через связного письмо в оккупированный город. Отдать послание было некому, соседи вскрыли его и сохранили. В нём говорилось, что Серго Никурадзе погиб в боях на Курской дуге. Однополчанин кратко рассказывал о гибели друга и о том, что когда-то они дали друг другу адреса своих семей «на всякий случай».

Всё это были новости годичной давности, но Асие воспрянула духом и сказала, что теперь она ещё подождёт помирать, а то было совсем уж собралась. Теперь она точно вернётся домой[116], а там уж на всё воля Аллаха.

Нина же, наоборот, будто совсем потеряла желание жить.

— Её держат на этом свете только ребятишки, — сказала Марьяна. — Возвращаться ей некуда и не к кому. Асие говорит, что Уве и Зося стараются её как-то оживить, но у них не очень получается.

Впрочем, заметила Марьяна и ещё кое-что. По её мнению, хозяин явно оказывает Нине особое внимание, а с её детьми он и вовсе подружился.

— Кто знает, — добавила она осторожно, — может, ей и не придётся возвращаться. Может, этот жизнерадостный Уве в конце концов и поможет ей снова жить.

Компания не спеша шла в сторону Хюгельдорфа. Красивая дорога, как и все в этих местах, обсаженная старыми деревьями и шедшая то вверх, то вниз, густые зелёные луга и перелески — всё это так резко контрастировало с новостями из родного города, что все загрустили и примолкли.

В посёлке девушки не пошли к лагерю, а двинулись к церкви и главной площади. Солнце, молодость, ощущение свободы взяли своё. Все уже снова веселились, что-то напевали, перекликались со знакомыми. И вдруг Валя буквально приросла к земле: на доске объявлений возле церкви висел большой, величиной с развёрнутую газету, лист бумаги с русскими буквами! Она ещё не видела, что там написано, но буквы точно были русскими.

— Смотрите! — Девушка радостно кинулась к церкви.