Валькина жизнь

– Хороший был человек, – бормочет Валя, чувствуя, как слезы тихо стекают по морщинкам на ее щеках – помогал, Пашку в море устроил.

Отпросившись с работы, в пятницу к одиннадцати утра она идет к моргу областной больницы. Благо, что идти ей недалеко – только спуститься с горки от пятиэтажек, где она убирает снег да моет подъезды. В павильоне на остановке Валя покупает пару гвоздик. Неловко теребя их в руке, она заходит в зал прощаний. Внутри много людей. Все хорошо одеты, пахнут дорогими духами. От этого Валя окончательно теряется. Народ выстроился вдоль трех стен, оставив вокруг поставленного возле четвертой стены гроба пустое пространство. И Валя не решается пересечь эту пустоту, чтобы положить к ногам покойного цветы.

– Валентина Николаевна, – шепчет ей на ухо неизвестно откуда появившаяся Наташа, – пришли все-таки? Молодец. Цветы-то положите.

– Я потом как-нибудь, – мнется Валя и добавляет совсем невпопад: – С работы я.

– Да что вы робеете, честное слово, – шепчет Наташа. – Давайте вместе подойдем. Идемте, попрощаться-то надо.

Валя покорно кивает и, подталкиваемая Наташей, подходит к гробу. Она кладет свои скромные гвоздики на гору букетов и смотрит на лицо покойного.

– Постарел, – думает Валя.

И тут же понимает, как нелепа эта мысль по отношению к покойнику. Не все ли теперь равно, как он выглядит? Да он бы предпочел выглядеть в три раза хуже, лишь бы не лежать сейчас одиноко в этом гробу с толкущимися вдоль стен знакомыми и друзьями.

Тут только Валя замечает, что возле гроба не совсем пусто. На стуле, у изголовья сидит полная холеная пожилая женщина в норковой шубе. Рядом с ней стоят два молодых человека.

– Вдова и сыновья, – догадывается Валя.

Женщина поднимает на нее взгляд.

– Валентина? – говорит она. – Спасибо, что пришла.

– Соболезную, – выдавливает Валя, силясь понять, откуда ее знает вдова Натана.

Она еще раз бросает взгляд на лицо, обрамленное уложенным шалькой воротником дорогой шубы, и внезапно понимает, что это та самая кассирша Люба из бухгалтерии. Так это она и есть Любовь Дмитриевна, о которой говорила по телефону Наташа? Стала лощеной матроной. Значит, Натан остепенился. Бросил свои ухаживания за каждой проходящей мимо юбкой. Причем практически сразу после их с ним расставания. И Любка оказалась его последней пассией. Кто бы мог подумать. Сколько ему тогда было? Года сорок два? Он казался ей чуть ли не стариком. А сейчас – почти мальчишкой. Она думала, была уверена, что он никогда не остановится. Так и будет волочиться то за одной дамочкой, то за другой. И вдруг Любка!

– Соболезную, – повторяет Валя и добавляет неожиданно для себя самой: – Люба.

Она отходит в угол, стараясь затеряться в сгрудившейся в зале толпе.

– Из Питера приехали. Ребята, я имею в виду, – шепчет ей на ухо остающаяся рядом с ней Наташа. – Там работают. Да я вам говорила. Квартиры у всех. Машины дорогие. И его там хоронить будут, в Питере, здесь только прощание. И сегодня же самолетом увезут. Любовь Дмитриевна тоже теперь в Питер переедет. Чего ей здесь одной-то сидеть. А там дети, внуки уже есть…

Валя снова смотрит на ухоженное лицо бывшей кассирши и внезапно вспоминает, как она сама рассталась с Натаном. Зима, театр, опера «Молодая гвардия». Может, она зря тогда вспылила? Хотя, нет – что она, забыла что ли? Он же сам тогда заявил, что их отношения начали его тяготить. Но, может, надо было с ним помягче? Укротить свою гордость, пойти мириться. Что в этом такого, в конце концов? Если была любовь. Да и без любви. Прожила бы всю жизнь устроенной и обласканной. Разве уже тогда не было понятно, что Натан надежен, как скала? При всех его остротах и колкостях. Просто надежен. Совсем не такой, как ее Пашка…

– А что, если бы дети у меня были не от непутящего и пьющего Пашки, а от Натана? – приходит в голову Вале странная мысль. – Были бы они другими? Тоже надежными, как те молодые парни, что стоят сейчас за спиной Любки?

Но тут Валя одергивает себя. Да разве ж так можно о собственных детях? Одна она у них. Какие уж вышли. Других у нее нет. Да ей других и не надо. Ее это кровиночки. И она у них одна, должна их поддерживать. Отец давно умер, а сами они никак не встанут на ноги. Хотя Ирине уже четвертый десяток пошел. А Степану? Двадцать семь! А так и не работает толком. Отовсюду его гонят. Кто теперь знает, как бы оно было, пойди все по-другому. Незачем прикидывать на себя чужую судьбу. Жизнь прошла, как прошла. И ничего уже не воротишь. Валя опускает голову, чтобы не встречаться взглядами с хорошо одетыми и ухоженными знакомыми Натана. В их глазах она ловит невольное удивление: что эта нищенка с морщинистым лицом здесь делает, откуда у покойного такие знакомые?

– Пойду я, – почти беззвучно бормочет она Наташе и начинает пробираться к выходу.

47