Валькина жизнь

Вдвоем они так наседают на Валю, что та сдается.

– Пропадите вы пропадом, – произносит она. – Чем с вами жить, лучше под забором сдохнуть. Продавайте. Я согласна. Только больше с меня ни копейки не требуйте.

– Вот и славненько, Валентина Николаевна, – радуется невестка. – Нам со Степой чужого не надо. Нам только свое забрать. Как продадим – ровно половину суммы. А вы на оставшиеся деньги устраивайтесь, как хотите. И живите в свое удовольствие. Мы больше слова вам не скажем, рубля не попросим.

Жить в свое удовольствие, однако, не получается. Когда доходит до дела, Ольга, порывшись в Интернете, понимает, что ни о возврате денег автоколонне, ни о безбедном житье-бытье в течение хоть какого-то времени и речи быть не может. Валину трешку с трудом можно разменять на две убогие однокомнатные хрущевки в захолустном районе.

– Вообще-то, нам три пятых причитается с квартиры, – бормочет Ольга.

– Ты же сама сказала, что ровно половину хочешь! – огрызается пьяненькая Валя. – А будешь еще что-нибудь требовать, я возьму топор и ночью тебя порешу, прямо в кровати. Поняла, нет? Мне терять нечего.

– Ладно, половина, – бормочет Ольга, испуганно глядя на Валю, по лицу которой блуждает безумная улыбка.

Ольга находит риелтора, который вскоре предлагает подходящий вариант разъезда. Валю отправляют в однокомнатную хрущевку на Больничном.

– Тебе, мать, теперь на работу ездить не надо, – говорит ей Степан. – Прошла пару кварталов – и вот твои мусорные баки. Сплошная экономия.

Себе Ольга подбирают квартиру ближе к центру, возле магазина «Молодежный».

В течение оставшегося до разъезда времени Валя пытается упаковать вещи. Но сил у нее не хватает. Каждый день она приходит с работы вымотанная до изнеможения. Она пьет водку и закусывает, чем бог послал. И ей уже не до того, чтобы складывать пожитки.

Роясь однажды вечером в ящиках шифоньера, она неожиданно находит те самые старые позолоченные часики, которые когда-то перед ее отъездом в Мурманск подарил ей Пашка.

– Царство тебе небесное, – бормочет Валя, вспоминая мужа.

Сколько же лет назад это было? Расчеты затягиваются не потому, что Валя не помнит даты. Просто она все время отвлекается. Воспоминания роем кружатся у нее в голове. Жданов, знойное лето, шестьдесят пятый год. Пашка, который так и не пошел ее провожать. Их последний разговор. Вернее, какой же он последний? Что она несет? Они ведь много лет потом прожили вместе в Мурманске. Но все это кажется ей сейчас менее реальным, чем те последние дни в родном городе перед отъездом на Север. Сорок пять лет прошло. Чуть не полвека. Она вертит в руках часики. Механика, не сегодняшний кварц. Пойдут ли? Валя крутит заводной механизм и подносит часики к уху. Тикают? Но крошечное механическое сердечко внутри мертво.

– Нет, не идут, – шепчет Валя, – кончилось мое время.

Она разочарованно кладет часики обратно в ящик шифоньера. Пусть лежат. Как память.

Кое-как раскидав вещи по картонным коробкам, утром, назначенным для переезда, она встречает заказанных Ольгой грузчиков с фургоном. Грузчики с недоумением оглядывают захламленную квартиру.

– Мать, рамы эти куда выносить, на мусорку? – интересуются мужики.

– На какую мусорку? – возмущается Валя. – Грузите в фургон. Перевозите на Больничный.

– Мать, зачем тебе дверных полотен двадцать штук? – хмыкают грузчики. – Все равно ведь выбросишь. Чего их таскать туда-сюда?

Но Валя непреклонна.

– Тащите, тащите, – недовольно ворчит она, – вам платят, чтобы таскали, а не чтобы советы давали.

– Пусть тогда твоя мать за грузчиков полностью и платит, – шепчет Степану Ольга. – У нас вещей с гулькин нос. А у нее кубокилометры хлама. Чего мы должны вкладываться?

– Да подавитесь вы, – хихикает услышавшая этот разговор Валя. – Заплачу я мужикам, не бойтесь.

Кряхтя и похохатывая, мужики перевозят разношерстный Валин скарб на новую квартиру. Тесная хрущевка оказывается забитой под завязку, как беличье гнездо, бесчисленными оконными рамами, кусками гипсокартона и дверными полотнами.

– У меня в гараже и то порядка больше, – хмыкает бригадир, когда Валя расплачивается с ним за переезд.

– Ничего, в тесноте да не в обиде, – хихикает в ответ уж успевшая угоститься водочкой Валя, – обживусь.

Но обжиться в столь стесненных условиях оказывается не так просто. Вале даже некуда разложить диван. Так что спать приходится бочком. Впрочем, разъезд имеет и свои плюсы. Степан с женой теперь не требуют с нее денег. Так что Валя вновь может перейти на свою любимую соевую колбасу. Да и водочка у нее теперь в холодильнике не переводится. Выпив, Валя добреет. И думает о сыне с невесткой со странной в подобных обстоятельствах теплотой. Зато Ирина в Москве рвет и мечет. О размене квартиры ей сообщили задним числом, как о свершившемся факте. Ирина называет мать дурой набитой и грозится приехать, чтобы, как она говорит, вцепиться Ольге в наглую морду.

– У них-то квартирка лучше моей будет, – докладывает дочери по телефону пьяненькая, как обычно, Валя. – И ремонтик какой-никакой они там собираются сварганить. Так что все по-людски.

– Уроды! – рычит дочь в трубку.