Валленштейн

Увидя освещённую фонарём вывеску «У Красного Петуха» с нарисованной на ней кружкой пива, он внезапно почувствовал сильнейшую жажду и даже голод, вдруг ужасно захотел хлебнуть обыкновенного светлого пива и отведать свиной копчёной колбасы. С графом, глубоко презирающим варварскую немецкую кухню и вообще варварские германские обычаи, такого никогда ещё не было, и поражённый самим этим желанием, Пикколомини произнёс хриплым от жажды голосом:

— Курт, любезный мой, я не прочь здесь промочить глотку и заодно поужинать. Ты как находишь это заведение?

Удивлённый слуга опешил от неожиданности и пробормотал растерянно:

— Если угодно вашей милости. Говорят, здесь подают неплохую свинину в кислой капусте и изумительное октябрьское пиво.

— Раз так, иди, любезный, предупреди хозяина о моём визите! — велел Пикколомини.

Граф терпеливо подождал на улице какое-то время, которого, по его мнению, было вполне достаточно для того, чтобы трактирщик приготовил всё для приёма столь важного посетителя, но никто не вышел встречать графа, и он, с некоторым раздражением толкнув ногой тяжёлую дверь, решительно вошёл внутрь. Его встретил оглушительный взрыв хохота. В первое мгновенье Пикколомини от негодования и злости растерялся, пока не услышал громовой голос барона Рейнкрафта:

— Господа! Вы только посмотрите, кто к нам пожаловал! Граф Пикколомини собственной персоной! А я-то, грешным делом, по тому, с каким наглым и чванливым видом сюда ворвался этот косоглазый пройдоха, решил, что сюда спешит сам Римский Папа или, на худой конец, император!

Слова барона снова утонули в диком хохоте, вырвавшемся из лужёных глоток генерал-вахмистра Илова, гауптмана Трчка, обер-вахмистра Кински, ротмистра Ноймана и других приятелей барона. Смеялись даже офицеры фельдмаршала Тилли, в том числе и д’Арони.

С этими словами Рейнкрафт отпустил, наконец, воротник Курта и посоветовал:

— Беги к трактирщику, а то верно твой господин очень проголодался, судя по всему, его и жажда мучает!

Курт рванулся вперёд, но граф Трчка успел ему подставить ногу, и не в меру прыткий слуга растянулся во весь рост на заплёванном полу.

Увидев это, Пикколомини пришёл в бешенство. Он гордо выпрямился и, быстрым шагом подойдя к пошатывающемуся от смеха Рейнкрафту, не помня себя от ярости, заорал, путая немецкие и итальянские слова:

— Синьор шутник! Я очень надеюсь, вы сейчас не на службе у его высочества герцога и по этой причине не станете, как обычно, увиливать от поединка! А может быть, ваша храбрость годна лишь для всяких таких сомнительных забав, как рыцарские турниры, или для избиения беззащитных и ни в чём не повинных чужих слуг?

Эмоциональная речь графа была маловразумительной, но все присутствующие её прекрасно поняли. Смех и хохот разом стихли.

Рейнкрафт холодно взглянул на бледного от злобы и ненависти Пикколомини и процедил сквозь зубы:

— Шпагу в ножны! Здесь тебе не фехтовальный зал!

— Я вызываю вас на поединок! — взвизгнул Пикколомини, пытаясь полностью обнажить шпагу.

Однако, железная рука перехватила его кисть и сжала, словно тисками.

— Я повторяю, — тихо произнёс Рейнкрафт, — никто не смеет обнажать шпагу в этом заведении! Жди меня на улице!

После этих слов граф к своему ужасу почувствовал, что его ноги оторвались от пола и он, словно ангел, куда-то летит. Раздался громкий треск дерева, звон разбитого стекла, и Пикколомини, больно ударившись левым боком, приземлился на мощёную булыжником мостовую, внезапно поняв, что его, графа Октавио Рафаэля Пикколомини, как паршивого щенка, вышвырнули в окно. Глаза представителя древнего патрицианского рода наполнились слезами обиды.

Хлопнула входная дверь, и из неё пулей вылетел Курт, получивший мощный пинок под зад тяжёлым ботфортом Рейнкрафта. Учитывая, что слугу выбросили на улицу через дверь, его, очевидно, посчитали более порядочным человеком, чем граф. Впрочем, насколько это было верно, мог судить только сам Рейнкрафт.

— Как видишь, я принял твой вызов и полностью к твоим услугам! У тебя ещё не пропало желание меня убить? — насмешливо спросил Рейнкрафт, выходя на улицу.

Пикколомини, молча встав на четвереньки и неловко поднявшись на дрожащие ноги, сбросил с себя плащ и камзол, выхватил шпагу из ножен и, несколько прихрамывая, бросился на обидчика. У барона в правой руке тотчас молнией сверкнула сталь толедского клинка, отражая свет горящих у вывески фонарей.

— Я обещал, что ты скоро отведаешь весьма острой пищи! — делая стремительный выпад, нацеленный прямо в брюхо Рейнкрафту, воскликнул разъярённый граф. Однако его мастерский удар был легко парирован кончиком толедской шпаги.

— Пожалуй, графу несдобровать, — задумчиво произнёс Цезарио Планта, случайно оказавшийся в эту праздничную ночь в тёплой компании офицеров герцога, которым попойка на пиру у Валленштейна не пошла впрок. Проводив герцога, еле державшегося на ногах от выпитого, во дворец, они решили продолжить своё весёлое занятие в излюбленном пивном заведении «У Красного Петуха».

— Почему ты так решил? — с раздражением спросил барон д’Арони, жадным взором наблюдая за поединком.