— Полегче, — услышал Рейнкрафт, — я такой же барон и рыцарь, как и ты! Настоящий разговор у нас ещё впереди!.. Ты неплохо держишься, — продолжал фон Илов вполголоса, отражая удар противника. — Но, мой друг, твоя песенка спета — независимо от исхода нашего поединка, по тебе откроют огонь шотландские стрелки или изрубят на куски драгуны!
— Плевать! — со свойственной беспечностью ответил фон Рейнкрафт. — Мне, как солдату, такой конец — весьма к лицу!
— Не дури, — снова прошипел фон Илов, делая выпад. — Беги, пока есть возможность. Вышиби у меня из рук шпагу и ныряй с моста, проплывёшь под водой до канала, а я попытаюсь запутать преследователей. Действуй, барон! Кто отомстит за бедную дочь лекаря, если ты дашь себя изрубить?
Последний довод оказался решающим. Рейнкрафт ловко вышиб шпагу из рук приятеля и прежде, чем гауптман Лесли успел выхватить пистолет, схватив свою шпагу и засунув кинжал за пояс, бросился вниз головой в мутные весенние воды Зуде. Очутившись под водой, он первым делом освободился от тяжёлых ботфортов и, развернувшись, проплыв под мостом, отправился в сторону, противоположную той, куда прыгал. Хитроумный манёвр сбил с толку преследователей. Сгрудившись на мосту, они тщетно ждали, когда барон вынырнет. Благодаря незаурядной физической силе, объёмным, как кузнецкие мехи, лёгким Рейнкрафт, вспомнив былые состязания по плаванию в Гейдельберге при дворе курфюрста Пфальцского, в которых десять лет назад оставлял позади даже самого Фридриха V, он проплыл почти триста римских футов[208]
до самого канала, воду которого он почувствовал по особому зловонию и отвратительному привкусу. Канал был не то сточной канавой, не то частью городской клоаки, и проходил мимо выгребных ям у квартала, населённого преимущественно кальвинистами — самого грязного городского квартала.Беглец, вынырнув, прислушался к крикам преследователей, среди которых выделялся звучный голос генерал-вахмистра, уверявшего всех, что Рейнкрафт наверняка утонул, поскольку совершенно не умеет плавать. Тяжело отдуваясь, он проплыл ещё столько же, держа голову над водой, затем, убедившись, что берега каналы пустынны, направился к более низкому и удобному для того, чтобы выбраться из вонючей жижи, в которой бултыхался по воле злого рока. На берегу отряхнулся и, настороженно озираясь и чутко прислушиваясь, прикидывал, куда направиться, чтобы спокойно дождаться возвращения в Шверин герцога. Внезапно на барона свалилась рыбацкая сеть, он не стал зря барахтаться, запутывая себя ещё сильнее в крепкие тенёта, а застыл на месте, как вкопанный, и невероятным усилием рук сумел разорвать мелкие ячейки сети, сплетённые из прочных верёвок, однако тут же получил сзади удар по голове, свалился замертво и уже не мог слышать, как Хуго Хемниц удовлетворённо произнёс:
— Какой глупец! Он так и не понял, что сети святой инквизиции прочнее рыбачьих сетей. Неплохой улов, не правда ли, брат Гийом?
— Воистину так, брат Хуго, — ответил аббат.
— Я сразу заподозрил, что этот хитрец обязательно попытается надуть нас и надул бы, если бы я не устроил ему эту ловушку. Теперь взамен заурядной ведьмы трибунал святой инквизиции получит опасного еретика и злейшего врага Церкви, который ловко маскировался под воина имперской армии. Нам, братья, очень нужен пример для осуждения и уничтожения врагов Святой Католической Церкви в этом погрязшем в греховной мерзости владении герцога фон Валленштейна, и для этой цели наш солдат — пьяница и греховодник — вполне сгодится.
Часть третья
ОБРЕЧЁННЫЙ НА ЗАКЛАНИЕ
Хоть совсем не молись,
но не жертвуй без меры,
на дар ждут ответа;
совсем не коли,
чем без меры закалывать.
Гибнут стада,
родня умирает,
и смертен ты сам;
но смерти не ведает
громкая слава
деяний достойных.
Барон Рейнкрафт пришёл в себя в том же застенке, в подвалах резиденции епископа, где ещё недавно томилась Ханна.
Он очнулся от того, что одна на редкость наглая крыса вцепилась ему в нос. Доблестный мальтийский рыцарь пришёл в неописуемую ярость. Шмякнув об стену не успевшую удрать мерзкую тварь, он забарабанил пудовыми кулаками в тяжёлую дубовую дверь. Гул от ударов прокатился по всему подземелью, от него сразу же очнулись дремавшие епископские стражники, охраняющие внутренние покои дворца, а заплечных дел мастера, скучающие без дела, сразу же бросили игру в кости и насторожились в радостном предвкушении увлекательной творческой работы.