Валленштейн

— Да оставьте вы свои секиры, идиоты! — теряя самообладание, закричал в бешенстве Хемниц. — Сначала выволоките этого подлого нечестивца прочь, а потом займитесь этим глупцом, застрявшим в собственном кресле! — Он сплюнул с презрением, но тем не менее направился к громко голосящему палачу. — Заткнись, свинья! От твоих воплей у меня заложило уши! — велел он несчастному Куприну, но тот продолжал верещать, не унимаясь ни на минуту. — Вот свинья! — процедил сквозь зубы иезуит и двинул по физиономии палача, скривлённой от нестерпимой боли в жуткой гримасе.

Визг оборвался. Хемниц, укоризненно покачав головой, принялся помогать епископу и остальным отцам-инквизиторам выбираться из-под обломков стола.

Стражники тем временем схватили неподвижно лежащего барона Рейнкрафта за ноги и поволокли к двери. Вслед за безвольно мотающейся головой по каменным плитам пола тянулась тонкая дорожка крови, вытекающей из зияющей на темени раны. Внезапно за дверью послышались чьи-то грубые голоса, солдатская ругань, лязг оружия и звон шпор. Дверь с грохотом распахнулась, и через порог застенка переступил сам герцог. Его сопровождали генерал-вахмистр фон Илов, гауптман Деверокс, который командовал взводом гвардейцев из личной охраны владетеля Фридланда, Мекленбурга и Сагана. Глазами вошедших открылась страшная картина: казалось, какой-то ужасный смерч пронёсся по застенку, всё разрушая и сметая на своём пути, и лишь Хуго Хемниц каким-то чудом уцелел среди всеобщего хаоса. Герцогу показалось, что уже где-то видел этого монаха, но сейчас ему было не до воспоминаний, и он только присвистнул от удивления, увидев этот разгром.

— Кажется, наш доблестный рыцарь Рупрехт успел навести порядок и здесь! Узнаю, узнаю своего оберста, — и с этими словами герцог с угрожающим видом повернулся к иезуиту. Его гневный взгляд и зловещая улыбка не предвещали ничего доброго. — Что здесь происходит, чёрт возьми, и как сюда попал мой оберст? — суровым голосом поинтересовался герцог, закипая от ярости.

Фон Илов тут же подскочил к стражникам, продолжающим держать Рейнкрафта за ноги, и наотмашь пару раз ударил их по растерянным рожам так, что те упали рядом со своей жертвой. Теперь картина разгрома была почти полной.

— Как вы, грязные вонючие ублюдки, посмели тащить волоком за ноги рыцаря из древнего рода и оберста имперской армии? — приговаривал генерал-вахмистр, старательно пиная ботфортами ползающих у его ног стражников.

— Взять их! — велел герцог. — И всыпать каждому по двадцать шомполов, чтобы на заднице вся шкура в клочья! И тем, остальным — в коридоре — тоже всыпьте как следует!

Немедленно из-за спины герцога выскочили дюжие гвардейцы и, предвкушая забаву, в мгновенье ока с радостью скрутили руки стражникам и пинками вытолкали их из застенка.

В это время отцы-инквизиторы, наконец, с трудом выбрались из-под обломков стола и прочего хлама и кое-как привели свой внешний вид в порядок.

— А это что ещё за святое семейство? — с иронией в голосе поинтересовался герцог. — Никак это наши учёные доминиканцы, неутомимые борцы с кознями дьявола!

Палач между тем вопил, не переставая, из-за его крика в застенке трудно было разговаривать.

— Успокойте этого ублюдка, а то я почти оглох! — распорядился герцог.

Фон Илов быстро подошёл к несчастному, безнадёжно застрявшему в кресле для пыток и неспособному самостоятельно из него выбраться. Успокоение заключалось в одном точном сильном ударе носком ботфорта по переносице бедняги, крики страдальца тотчас оборвались.

— Слишком мудрёная конструкция у этой мебели, чтобы я мог с ходу самостоятельно в ней разобраться, — промолвил Илов с виноватой улыбкой.

Епископ Мегус, аббат Бузенбаум, аббат Кардиа и Хуго Хемниц, подавленные случившимся, молча потупились, словно нашкодившие школяры.

— Вы не смеете так обращаться с городским палачом, который своим искусством оказывает неоценимые услуги трибуналу святой инквизиции, — наконец выдавил из себя иезуит.

— Замолчи, монах! Не вмешивайся, когда я разговариваю с его преосвященством! — вскипел герцог, а про себя подумал: «Положительно, я где-то видел этого монаха, но где?»

Епископ с укоризной посмотрел на Хемница, и тот с лицемерным смирением опустил глаза, достал деревянные чётки и, отойдя в угол, стал про себя что-то шептать, временами бросая злобные взгляды на герцога и епископа.

— Перестань делать вид, что читаешь молитвы, а займись лучше пострадавшими от рук этого подлого еретика! — с раздражением в голосе велел ему епископ.

От злости скрипнув зубами, монах нехотя приблизился к подручному палача, всё ещё лежащему на полу, склонился над ним, похлопал по щекам и потормошил. Тот приоткрыл мутные глаза и со стоном и оханьем попытался было привстать, но от чрезмерного усилия снова потерял сознание.