Валленштейн

Герцог молча достал свой роскошный из тонкого голландского полотна, украшенный брюссельскими кружевами платок и швырнул его фон Илову, который, ловко подхватив его на лету, мгновенье полюбовался дорогой вещицей, попросил у одного из гвардейцев фляжку со шнапсом, быстро, со знанием дела обработал рану на голове фон Рейнкрафта и, словно заправский лекарь, наложил повязку. Участие в бесконечных сражениях «большой» и «малой» войн не прошли зря для этого видавшего виды солдата. Оберст же стойко выдержал всю болезненную процедуру, с трудом поднялся на ноги, поклонился герцогу и благодарно похлопал «лекаря» по плечу, затем протянул руку к Хугу Хемницу. Последний со страхом отпрянул назад.

— Досадно, что тебя, монах, я не успел прикончить там на мосту, — тихо произнёс Рейнкрафт, — но, клянусь небом, всех, кто посмел прикоснуться к Ханне Штернберг, я рано или поздно отправлю в преисподнюю, прямо в пасть к дьяволу.

Несмотря на весьма серьёзную рану на темени, могучее тело барона снова стало наливаться силой. Мощные мышцы просвечивались сквозь прорехи на рубахе и огромными буграми перекатывались под белой кожей. Похожие на корабельные канаты мускулы на длинных руках снова напряглись, готовые к новым смертельным схваткам. Широченная грудь, покрытая массивными плитами мышц, плавно вздымалась и опускалась: дыхание снова было ровным и глубоким. Весь облик бравого оберста излучал какую-то первобытную силу и энергию, своим внешним видом он напоминал одного из древнегерманских богов второго поколения, то ли Бальдера[214], то ли Видара[215].

«Безусловно, именно такими были наши доблестные предки — древние германцы, храбрые и отважные, невероятно могучие воины славного конунга[216] Арминия Херуска — победителя римских легионов Квинтилия Вара[217]. Таким, вероятно, был и благородный конунг нибелунгов, могучий красавец Зигфрид», — молнией пронеслось в этот момент в мозгу герцога, обожавшего, кроме астрономии, заниматься ещё и историческими изысканиями. Ход мыслей Валленштейна прервал назойливый голос епископа, на всякий случай державшегося на почтительном расстоянии от гиганта:

— Это самый отъявленный еретик, ваше высочество. Обратите внимание только на его богохульные речи!

Валленштейн, вернувшись к действительности, велел оберсту замолчать и не усугублять ненужной болтовнёй своё и так незавидное положение.

— Пошли они к дьяволу все эти свиньи в сутанах! — огрызнулся Рейнкрафт, но тут же перешёл на более умеренный тон и добавил: — Я знаю только одно, ваше высочество, эти святоши дорого заплатят за все свои подлые проделки!

— Ты слишком далеко зашёл, барон! — вскипел герцог. — Я вынужден взять тебя под стражу!

— Он оскорбил Святую Католическую Церковь в моём лице! Все слышали? — радостно завопил епископ. — Это неслыханное преступление против нашей Матери-Церкви и Святого Апостольского Престола, теперь только супрема может решить судьбу этого нечестивца!

— Вы ошибаетесь, ваше преосвященство, — сказал герцог спокойно. — Повторяю специально для вас, монсиньор: барона могут судить только Гроссмейстер ордена иоаннитов[218] и я. Кроме того, напомню, что барон фон Рейнкрафт, как и его доблестные предки — пфальцграфы и рыцари Тевтонского ордена совершили столько подвигов на поле боя во славу Господа и Католической Церкви, что этих деяний с лихвой хватит, чтобы искупить весь тот бред, который он сейчас несёт из-за помутившегося после ранения рассудка. Известно ли вам, монсиньор, — продолжал герцог ледяным тоном, — что вас могут притянуть к ответу за явное превышение своих полномочий, и я лично позабочусь о том, чтобы весть о ваших неблаговидных деяниях дошла до гроссмейстера Мальтийского ордена. Вряд ли он будет в восторге от того, что рыцарями ордена Иоанна без разрешения Великого Понтифика занялась инквизиция, причём обвиняет их в ереси, как будто это какие-то тамплиеры. Об этом, безусловно, скоро станет известно всему христианскому миру. Таким образом, самому Папе по примеру Климента V придётся невольно стать третейским судьёй в новом процессе против рыцарского ордена, но на этот раз не против отъявленных нечестивцев из ордена Храма, а против благочестивых иоаннитов и госпитальеров. И вы, отцы-инквизиторы, и в самом деле надеетесь выиграть судебный процесс против самого Мальтийского ордена, истинного наследника громкой славы доблестных рыцарей? — Раздражение герцога нарастало, он помнил, что больше четверти века назад сам оказался на месте жертвы инквизиторов, будучи всего-навсего весёлым вагантом, а сейчас жуткие картины допросов и пыток с невероятной чёткостью возникли перед его мысленным взором, и он, злобно усмехнувшись, добавил: — Барону Рейнкрафту, рыцарю Мальтийского ордена, здесь нечего делать!

— А как же быть со злодейским убийством барона д’Арони? — злорадно напомнил епископ.