Валленштейн

Епископ Пазмани не только обладал холодным аналитическим умом и как всякий уважающий себя иезуит поднаторел в различных политических интригах, но имел в своём арсенале богатый опыт ведения шпионской и дипломатической деятельности, а также различные приёмы, отработанные ещё его предшественниками из ордена, включающие изощрённую хитрость и невероятное коварство, прекрасно понимал всю сложность стоящей перед ним задачи. Ему хватило меньше часа официальной беседы с Молдавским господарем, которая заключалась во взаимном дипломатическом прощупывании, чтобы разобраться в ситуации. Он сразу сообразил, о чём грезит честолюбивый господарь, лишь только увидев, с каким апломбом тот держит себя в кругу высшего боярства. И, правильно оценив царящую во дворце атмосферу, иезуит тут же вспомнил немецкий шванк о хитрой свинье, которая не прочь заставить медведя и волка трясти для себя жёлуди в дубовом лесу. Епископ осторожно дал понять Арону-Воеводе, что Священная Римская империя и Речь Посполита только мечтают по уши ввязаться в войну с турками, а от Молдавского княжества никаких особых обязательств не требуется, лишь временный политический нейтралитет, подкреплённый со стороны воюющих христианских стран благодарностью в виде внушительной суммы денег. Арон-Воевода тотчас вспомнил, что скоро необходимо выплачивать очередную дань Порте — не менее восьмидесяти тысяч золотых, призадумался и незаметно для себя заглотил иезуитскую наживку. Знай он басню о хитрой свинье, наверняка вспомнил бы о любопытном персонаже — скромном отзывчивом лисе, именно эту роль и взял на себя орден иезуитов, ведя при посредстве епископа Пазмани сложную политическую игру.

Господарь внимательно слушал епископа, полулёжа на роскошном эбеновом ложе в накинутой на плечи пурпурной мантии и приняв подобающую римским цезарям позу, однако, услышав о пяти миллионах гульденов, он не выдержал, вскочил и нервно забегал по залу. Затем, опомнившись, — не подобает потомку римских цезарей так вести себя в присутствии иностранного посланника — взял себя в руки и, подойдя к узкому стрельчатому окну, выглянул во двор и увидел рейтар, лениво упражнявшихся в фехтовании. Господарь с любопытством понаблюдал, как Валленштейн и барон Илов, почти не двигаясь с места, орудуют шпагами, делая это так, словно не ели по крайней мере целых три дня, и вдруг спросил:

— Любопытно, как его величество император Рудольф собирается воевать с турками, если у него нет даже более-менее обученных солдат? Меня это, конечно, особо не касается, но всё же?

Епископ тоже подошёл к окну и выглянул наружу, затем спокойно ответил:

— Его величество император Священной Римской империи германской нации не собирается воевать, он уже воюет.

Перед Валленштейном в настоящее время стояла задача попроще: он, лишь увидев Флорию-Розанду, дочь молдавского господаря, тут же в неё влюбился, по своему обыкновению начисто забыв о баронессе Лукреции фон Ландтек, но зато тотчас вспомнив странную песню бродяги. Полусумасшедший оборванец был прав — такой красавицы рыцарю ещё не приходилось видеть, но поразило одно весьма странное обстоятельство: девушка была удивительно похожа на Лукрецию Ландтек, если баронессу представить в возрасте шестнадцати лет. Флория-Розанда была только выше ростом, тоньше в талии, а её чёрные волнистые волосы, заплетённые в длинные, свисающие почти до колен толстые косы, имели красивый блестящий оттенок. Вероятно, это поразительное сходство и решило дальнейшую судьбу дочери молдавского господаря и рыцаря Валленштейна.

Пока епископ Пазмани вёл переговоры с Ароном-Воеводой, Валленштейн совершенно забыл о баронессе, оставленной в Моравии, полностью потеряв голову от охватившего его сильного чувства. Не поддающееся никакому объяснению, оно было в новинку молодому рыцарю, не похоже на прежние увлечения, правда, отдалённо напоминало то чувство, что он испытал на заре своей юности. Тогда во время обучения в Гольдберге он со всем пылом, свойственным чисто юношеской неопытности, по уши влюбился в синеглазую красавицу Ольгу Гонзову, простую чешскую крестьянку, но был остановлен своими опекунами, отцами-иезуитами. Под благовидным влиянием воинов Иисуса постепенно пришло отрезвление, хотя сердце пылкого юноши ещё долго щемило. Честно говоря, своё первое «путешествие за подвигами» в Падую он предпринял только для того, чтобы наконец избавиться от этой щемящей тоски. На этот раз с ним происходило нечто такое, что он испытал впервые в жизни. Стоило ему раз увидеть бледную красавицу с лёгким розовым румянцем на нежных щёчках и невзначай встретиться с взглядом огромных, блестящих тёмно-карих глаз под чёрными стреловидными бровями, подчёркивающими благородные линии изящного носа и высокого чистого лба, стоило ей слегка улыбнуться, и Валленштейн буквально ослеп от неземной красоты. Ему показалось, что яркий луч солнца заиграл на ещё не полностью распустившемся бутоне алой розы — не зря княгиня Станка дала своей единственной дочери имя, означавшее в переводе с местного наречия Цветок Розы.