Валленштейн

— Переговоры мы ещё продолжим, ибо многое необходимо ещё уточнить и исправить.

Епископ промолчал, проклиная в душе сумасбродного отпрыска господаря и неуместную дерзость Валленштейна, ибо добился почти по всем пунктам договора, который он стремился заключить любой ценой, положительных результатов: Арон-Воевода уже фактически согласился пропустить через свои земли польские войска и казаков в сторону Семиградья, и вот теперь... всё в одночасье рухнуло.

— Ну, и каким образом ты это сделаешь, мне бы хотелось лично видеть! — злобно усмехнулся Лупул. Его лицо снова побледнело и перекосилось от гнева, в синих глазах сверкнул огонь — словно молния прорезала летнее, ночное небо. Сын господаря, чеканя каждое слово, произнёс с угрозой: — Может, ты покажешь, на что способны тевтонские рейтары?

— Извольте, ваше величество, только я буду сражаться, как обыкновенный ландскнехт, то есть пешим против любого вашего конника, вооружённого пикой с незащищённым остриём и прочим оружием, — спокойно ответил Валленштейн.

Все присутствующие от изумления широко разинули рты, а Флория-Розанда, которая вела непринуждённую беседу с бывшей маркитанткой, стала вдруг несколько румянее, чем обычно.

— Это безумец! Большинство тевтонов — безумцы и пьяницы, — шепнул на ухо господарю великий логофет Помырляну.

Его поддержал вистерник Флюндра, обладающий исключительно острым слухом:

— Швабы[78] и тевтоны не только дураки и пьяницы, но и ещё обманщики и мошенники. Вот увидишь, твоё величество, что этот глупый тевтон попытается нас надуть, но я-то всё вижу.

Только пахарник Роман, высокий смуглый мужчина лет сорока, произнёс заикающимся от постоянного употребления горячительных напитков голосом:

— Твоё величество, велите лучше прекратить эту опасную забаву. Боюсь, дело может обернуться очень плохо для княжича.

Митрополит Евпистий был с ним согласен, но стольник Генкул, почему-то совершенно безусый тридцатилетний, невысокий толстяк, сказал уверенно:

— Ни один пеший, вооружённый одним холодным оружием, не сможет устоять против конника, снаряженного для боя.

Великий логофет Помырляну, услышав это утверждение, зябко передёрнул тощими плечами под роскошной собольей шубой, со всей отчётливостью вспомнив, как недалеко от Заставны ему пришлось удирать с целым полком отборной конницы от всего двух эскадрон польских гусар. Тогда даже было потеряно знамя, и великий логофет лишь чудом спас свою шею от топора палача на поле правосудия, помогло только заступничество жены господаря, которая регулярно получала от великого логофета богатые подарки.

— Что ж, посмотрим, сможешь ли ты показать нам своё мастерство, тевтон, когда тебя будет атаковать такой воин, как спэтар Урсул, — процедил сквозь зубы княжич, — откажись, пока не поздно, иначе предупреждаю тебя: твоя жизнь не стоит и ломаного гроша. Однако, обещаю, тебе не грозит кол или четвертование при любом исходе поединка! Даю слово!

— Слишком много болтовни из-за пустяка, — проворчал себе под нос Валленштейн, выходя на ристалище и обнажая свою рейтарскую шпагу, и, случайно встретившись с изумлённым взглядом Флории-Розанды, не отвёл глаза и дерзко усмехнулся. Затем он занял позицию и, закинув шпагу на плечо, спокойно стал ждать.

Спэтар Урсул Попеску — огромный детина, ростом почти с Валленштейна, но почти в два раза объёмнее — не заставил себя ждать. Верхом на рослом строевом коне он гарцевал у противоположной стены с пикой в руках. Опытным взглядом смерив расстояние, отделявшее его от германского рыцаря, Урсул, усмехнувшись чему-то в окладистую чёрную бороду, пришпорил коня и с пикой наперевес понёсся во весь опор на спокойно стоящего Валленштейна. Спэтар с неимоверной быстротой приближался к почти беззащитному рыцарю, решив про себя не убивать дерзкого тевтона, а лишь остриём пики для начала лишить его мужского достоинства, а там дальше уж как получится. Он заметил взгляд княжны, которым та одарила этого хвастуна и проходимца, и давно имея виды на прекрасную дочь господаря, хорошо изучив её повадки, понимал, что означает этот красноречивый взгляд. Спэтару Урсулу всё чаще в последнее время мерещился буздуган[79] молдавского господаря, это не было неосуществимой мечтой: достаточно сорвать выплату дани Порте, чтобы Арон-Воевода получил султанский фирман и шёлковую удавку в придачу, и тогда... чем чёрт не шутит? Флории-Розанде некуда будет деваться, кроме его постели, когда посланники султана, как крысу, удавят её высокородного папашу, а спесивому братцу отрубят голову, или новый господарь заживо сгноит его в Красной башне — такие любопытные мысли роились в голове доблестного спэтара Урсула, когда он, несмотря на всю свою внушительную комплекцию, словно стрела, выпущенная из татарского лука, с пикой наперевес нёсся на рыцаря Валленштейна.