Валленштейн

Лицо господаря стало пунцовым, а глаза снова налились кровью. Лупул закусил нижнюю губу и невольно положил руку на эфес сабли. Все окружающие побледнели и затаили дыхание. Однако господарь быстро собой овладел и, криво улыбаясь, сказал:

— Я вижу, тебе по-прежнему не занимать отваги и дерзости, ты считаешь, что терять тебе нечего, но, может быть, я решил тебя помиловать, несмотря на все твои гнусные злодеяния?

— Моё преступление только в том, что из Венгрии я возвращался в Речь Посполиту другой дорогой, но отнюдь не для того, чтобы грабить ваших подданных, и в том, что я не сохранил голубей, попавшись на уловку презренного шпиона.

— Ты не только храбрый воин, но и на редкость честный и благородный человек, сразу видно — дворянин, — похвалил господарь Валленштейна и неожиданно добавил: — Поэтому я готов исполнить любую твою последнюю просьбу. Я слушаю тебя, рыцарь.

— Я хотел бы попрощаться с Флорией-Розандой, — не задумываясь, ответил Валленштейн.

— И всё? — удивился господарь. — Может, ещё что-то желаешь? Подумай, пока ещё есть время.

Валленштейн на мгновенье задумался и, немного поколебавшись, сказал:

— Напоследок я хотел бы немного посидеть на своём боевом коне.

— Странное желание. Но почему бы нам всем не полюбоваться на то, как тебя на твоём коне подведут к палачу? — со смехом заметил господарь и велел челяди: — Оседлайте и немедленно приведите сюда коня этого рыцаря! — И, обращаясь к Валленштейну, добавил: — В первой просьбе я вынужден тебе отказать, ибо именно на тебе лежит вина за гибель Флории-Розанды, и было бы кощунством вести тебя на её могилу. Что же касается твоей любимой лошадки, то изволь, можешь немного покрасоваться на ней. Ха! Ха! Ха!

Стоящие у кресла господаря самые сановитые бояре с готовностью подхватили смех своего грозного повелителя и угодливо захихикали.

Наконец, Шпатца подвели к Валленштейну, и рыцарь привычно похлопал его по высокой холке, нежно провёл рукой по чёрной шелковистой гриве. Конь всхрапнул, запрял острыми ушами и, словно чувствуя скорую гибель хозяина, ткнулся сухой мордой в его обветренное лицо и вдруг, вскинув голову, громко жалобно заржал, но Валленштейн быстро успокоил коня, шепнув ему что-то на ухо, чем очень удивил всех присутствующих. Не спеша, рыцарь вставил ногу в стремя, спокойно уселся в седло и, оглядев с высоты пространство между Красной башней и «гребнем», толпящихся у кресла господаря придворных, палачей, с нетерпением переминающихся с ноги на ногу, стражу на стенах, башнях и у закрытых ворот внешней стены крепости, подмигнул главному палачу. Тот освободил конец верёвки, переброшенной через блок, и что-то недовольно заворчал, и сразу же крюк спустился вниз и очутился в его жилистых цепких руках. Встретившись с любопытным и в то же время напряжённым взглядом господаря, заметив беспокойный блеск в глазах его отпрыска, Валленштейн презрительно усмехнулся и тронул шпорами коня. Пушкарь, схватив коня под уздцы, улыбаясь, повёл его вместе со всадником к подножью зловещей башни, где стоял в ожидании главный палач. Когда всадник очутился напротив него, палач тоже подмигнул рыцарю и радостно выдохнул из-под красного балахона с узкими прорезями для глаз:

— Слезай! Хватит валять дурака, пора и на крючок, моя дорогая рыбка!

Господарь громко захохотал, довольный шуткой палача, и под угодливый смех присутствующих повторил:

— Да, слезай! Тебе пора на крюк!

Внезапно Валленштейн резко ударил тяжёлым ботфортом по лицу пушкаря, держащего его коня под уздцы, и свалил его, подбежавшего главного палача он ударил другой ногой в подбородок с такой силой, что тот, уронив крюк, растянулся на земле со сломанной челюстью. В следующее мгновенье всадник поднял коня на дыбы, развернул его на месте и крикнул господарю:

— А по тебе уже давно плачет султанская удавка!

С этими словами он пришпорил коня, и тот со всё нарастающей скоростью помчался с холма вниз, а через несколько мгновений уже мчался по выстроенной немецким инженером насыпи. Могучий конь лишь слегка замедлил бег, взрывая подковами утрамбованную землю, и довольно легко вынес своего хозяина на западную крепостную стену, называемую «гребнем».

— Прости меня, Флория-Розанда! Если примешь, я иду к тебе! — с этими словами Валленштейн ещё сильнее вонзил шпоры в бока верного Шпатца. — Вперёд, Шпатц! Вперёд, мой верный друг!

— Он обезумел, — прошептал господарь, изумлённым взглядом провожая чёрный силуэт всадника.

Лупул первым опомнился и, вырвав тяжёлый испанский мушкет из рук пушкаря, стоящего с разинутым ртом, выстрелил, почти не целясь. Всадник слегка покачнулся, но неистовый бег коня не замедлился.

— Он не успеет остановить коня и просто свалится со стены в глубокий ров с кольями, — процедил сквозь зубы княжич, — он расшибётся вдребезги вместе со своим проклятым конём.

Однако Валленштейн не только не замедлил бешеного бега коня, но напротив, заметно ускорил его. Он нёсся прямо на зубцы «гребня». Казалось, конь теперь почти не касается копытами земли.