Вальпургиева ночь

И теперь этот Брэшен Рид все время сновал тут и там, постоянно мозоля глаза и не давая Эмме покоя. Женщина, как могла, боролась с собой, но не сумела избавиться от поглощающего сердце чувства предательства. Ее жутко раздражал этот человек, буквально все в нем досаживало ей. Но прежде всего то, что он заставлял ее ЧУВСТВОВАТЬ! Женщине казалось, что она разучилась этому. Что со смертью Селдена, ее дорого мужа, все страсти остались позади. А с кончиной Нила в ней умерла последняя частица ее души. Все, что ей сейчас оставалось, — это доживать свой век на попечении собственного деверя.

Но вот в поместье появился Брэшен, и тот мертвый покой, в который отчаянно окунулась Эмма, стал таять на глазах. Мужчина снова заставил ее испытывать чувства. Она ощущала Брэшена, его присутствие, ощущала энергию, исходящую от него, словно жар от огня. И это пугало ее, заставляя держаться от этого мужчины как можно дальше.

Скрипнула дверь, и женщина мгновенно вытянулась в струну. Ей не нужно было оборачиваться, она прекрасно знала, кто вошел в комнату. С его появлением каждая ее клеточка, каждый мускул оживали и остро реагировали на него. Чтобы не выдать эмоций, бушующих внутри нее, женщина вцепилась руками в подоконник.

Едва Брэшен переступил порог солара, как комната словно пропиталась напряжением. Он видел, как вздрогнула Эмма, и как ее руки впились в дерево подоконника. Она всегда так остро реагировала на его появление, и мужчина не знал, что с этим делать. Невестка брата с первого взгляда не возлюбила его, и как бы ни старался мужчина, вот уже год не мог добиться ее расположения. Эмма всячески избегала его, ее умные глаза при взгляде на Брэшена становились пронзительно-острыми. Он чувствовал, что ее вечное ледяное спокойствие вот-вот даст трещину, и догадывался, что причиной тому был именно он.

— Простите, что помешал, — извинился он и поклонился, хотя знал, что зря. Эмма едва ли удостоит его своим взглядом. — Я вчера оставил здесь учетные книги. Пришел забрать.

— Я сложила их в верхний ящик стола, — не оборачиваясь, произнесла женщина.

«Ну, хотя бы ответила», — подумал Брэшен, он нечасто мог слышать ее голос.

— Спасибо, — прошептал он и направился к комоду.

Когда он извлек оттуда бумаги, слегка перелистал и обернулся, то заметил, что Эмма больше не делает вид, будто его нет в комнате. Даже наоборот. Сначала женщина слегка повернула голову, затем и вовсе развернулась лицом к мужчине и посмотрела на него в упор. Брэшен даже на секунду обомлел, настолько она была прекрасна. Солнечный свет, льющийся из окна, окружал ее своим ореолом, будто волшебный нимб, в глазах женщины читался вызов.

— Вы разве не против, что я трогаю учетные книги?

Брэшен моргнул, словно избавляясь от наваждения.

— Нет, конечно, нет. Это же ваш дом.

Эмма кивнула и скрестила руки на груди.

— А то, что частенько делаю в них записи? Вот и вчера сделала несколько отметок на полях, указывая на ваши ошибки, — в голосе женщины отчетливо слышалось требование оспорить ее слова.

Мужчина не знал, как реагировать на ее поведение. Он впервые видел ее такой… такой живой. Та прежняя Эмма, что он знал, напоминала скорее каменное изваяние, совершенное, но далекое и отчужденное. Она вела себя отстранённо, по большей части молчала, и те редкие вспышки легкого раздражения, что возникали на ее холодном лице при появлении Брэшена, были единственными эмоциями, которые позволяла себе невестка Дарока. Мужчина подозревал, что, возможно, она не любила его за то, что тогда, год назад, он с Олавом стал свидетелем безудержного горя по потере сына, что она излила на деверя. С тех пор, думал Брэшен, женщина не хочет, чтобы посторонние люди видели ее слезы.

— Да что вы? Я очень рад, что вы помогаете мне. Без ваших советов я бы точно не справился. Для меня это все внове, быть управляющим, и большая ответственность. Я высоко ценю любую поддержку.

Хотя в голосе мужчины не было ни намека на сарказм, Эмма почему-то рассердилась ещё сильнее.

— Выходит, я оказываю вам поддержку? Значит, говорите, цените мои советы? Еще бы вы не ценили, когда не имеете никакого опыта в управлении поместьем…

Дверь распахнулась, и в комнату шагнул Дарок. Выглядел он слегка рассеянным.

— Брэшен! Привет, Эмма, — кивнул он невестке и снова обратился к другу: — Мне кажется или вчера на собрании Союза ты произносил фамилию Скрогинс?

Мужчина не заметил напряженной обстановки, царившей в соларе. Эмма замолчала, прерванная на полуслове и, покраснев, опустила голову. Мать Прародительница, что она только что натворила! Она же накинулась на невинного человека, желая с ним поссориться. И это она, гордившаяся своим хладнокровием. Если бы деверь не вошел сейчас в комнату, его невестка оконфузилась, показав себя истеричной мегерой. Орпа, как же этому человеку так легко удается вывести ее из себя.

Брэшен, не отрываясь, наблюдал за женщиной. Только что бушевавшие на ее лице эмоции мгновенно угасли, и Эмма снова превращалась в каменное изваяние. И в голове мужчины забрезжила догадка.