Вальпургиева ночь

На берег бежал Бенардир, держа в руках зажженную лучину. Мужчина, видимо, заметил, что его пчелы покинули улей скопом, и выбежал вернуть их на место.

— Орпа! — он застонал, увидев опухшее лицо девушки — О-о-о-о. Девочка моя…

Старик упал на колени и подполз к племяннице. В душе Кларка что-то взорвалось. Гнев. Безумие. Если бы не перекошенное от ужаса лицо Скрогинса, Дарок, возможно, придушил бы пасечника собственными руками за то, что тот не уследил за насекомыми.

— Как ты умудрился забыть закрыть заслонку? — набросился Дарок на Бенардира.

Старик оторопело уставился на него, глаза его забегали по берегу, а затем взгляд будто обратился внутрь. Видимо, Бенардир раздумывал, как мог совершить такую ошибку.

— И после этого ты говоришь, что я сильно опекаю Шанталь? А ведь сам даже со своими пчелами справиться не можешь, — зло прошипел Дарок. — Немедленно беги в деревню за доктором!

Трясущийся от ужаса и переживаний Скрогинс встал с колен и поспешил выполнять приказ. Дарок вскочил на ноги, поднял Шанталь и бегом направился в дом, молясь Орпе и вспоминая все ругательства одновременно. Он неплохо знал, что такое аллергическое удушье.

ГЛАВА 17

— Может, хватит преследовать меня по всему дому?! — разозлившись, сорвалась Эмма на Брэшена, едва тот вслед за ней вошел в гостиную.

Мужчина замер в проходе и огляделся по сторонам.

— Это ты мне?

— А кому же еще? С тех пор, как Дарок уехал вместе с Шанталь, ты буквально по пятам за мной ходишь, будто тень.

На самом деле Брэшен собирался пройти через гостиную в библиотеку, но раз уж Эмма решила его остановить, мужчина собирался поддержать разговор. Он встал посреди зала и подбоченился.

— Если тебе кажется, что я преследую тебя, значит, ты регулярно думаешь обо мне. Скажу, что безумно рад это слышать.

Эмма вспыхнула.

— Я говорю то, что вижу. Думаешь, если Дарока нет дома, легко будет справиться со мной?

— Я думаю, — объяснил он, склонив голову набок, — что после отъезда деверя ты сама не своя. Вся будто на иголках. И потому мне думается, что ты просто боишься оставаться со мной наедине.

Это была правда. Эмма не могла отрицать, что ее влечет к этому мужчине, и не ненавидела себя за эту реакцию. Но она все будет отрицать.

— Бред! Безумие! С чего мне тебя бояться?

— Потому, что я нравлюсь тебе, — спокойно ответил Брэшен. — Потому, что глядя на меня, ты понимаешь, что вовсе не мертва, и начинаешься задумываться о будущем.

Правда, Девол его дери!

— Нет у меня никакого будущего! — отчаянно крикнула она.

— Есть. И сейчас я это докажу.

Брэшен ступил к ней и, пока Эмма не начала сопротивляться, прижал ее к себе, поймал в кольцо крепких рук и поцеловал в губы. Волнение, застигшее женщину врасплох, точно раскаленным лезвием пронзило тело; на миг, как от неожиданного удара, перехватило дыхание, и Эмма возненавидела себя и его за это.

Она попыталась освободиться, принялась яростно колотить его в грудь.

— Отпусти меня! Как ты не понимаешь, я потеряла сына, мужа, свекра, — всех близких мне людей!

На глаза навернулись слезы. Она не хотела, видит Орпа, не хотела обнажать перед ним свою душу, но слова сами полились яростным потоком.

— Вы понятия не имеете, какую боль я испытываю до сих пор. Это невозможно пережить. Время не лечит, оно лишь притупляет боль. И все, чего я хочу, — это покоя. Зачем мне жить? Ради кого? Все, что мне остается, — это кое-как закончить свой век! А тут являетесь вы, и думаете, что хорошо знаете меня, решаете, что можете чему-то научить! — она почти кричала, прежняя боль вернулась, снова защемило сердце.

Брэшен слушал ее, не перебивая, но едва Эмма закончила, он неожиданно рыкнул и схватил ее за плечи. Его пальцы больно впились ей в кожу, лицо окаменело, глаза полыхали огнем.

— Не ты одна, Эмма, потеряла близких людей, — процедил он. — Не думай, что человек прошедший войну, не знает, что такое боль потери. Ты не имеешь права оплакивать собственную судьбу. Твой долг перед мужем — хранить живую память, а не зарывать себя заживо в землю!

— А как же сын? — закричала Эмма. — Какой у меня перед ним долг?! Мальчику было семнадцать лет, такой юный, такой красивый… у него была вся жизнь впереди… Да лучше бы Орпа взяла меня к себе, но оставила его! Я готова душу Деволу продать, лишь бы вернуть моего сына!…

Больше она не могла говорить, слезы перешли в громкие рыдания. Она закрыла глаза и попыталась высвободиться, но Брэшен не выпускал ее. Наоборот, стал трясти изо всех сил и не останавливался до тех пор, пока Эмма не подняла голову и посмотрела сквозь слезы прямо ему в глаза.

— Вот так. Хорошо, — Брэшен и не думал извиняться. — Плач. Кричи. Безумствуй. Выпусти свою боль наружу, а не закапывай ее глубоко внутрь себя. Да, ужасно, что тебе пришлось усомниться в существовании Матери Прародительницы. Это безумно, безумно несправедливо, что жестокие убийцы ходят по земле, а крепкий, здоровый мальчик покинул ее. Но разве в наших силах объяснить, почему все происходит так, а не иначе.