Читаем Вальпургиева ночь. Ангел западного окна полностью

Дальше в записках Джона Ди шли страницы, испещренные диковинными знаками, расположенными без всякого порядка; было бы совершенно невозможно воспроизвести все эти странные, разбросанные по листкам рисунки и символы, какие-то вычисления, наверное каббалистические{72} — я разглядел не только цифры, но и буквы. Однако я не сказал бы, что передо мной зашифрованный текст, в значках и символах отсутствовала система, но в то же время они не походили на совершенно лишенные смысла росчерки, вроде пробы пера, и едва ли Джон Ди в этой тетради просто нарисовал что-то рассеянно или в задумчивости. По-моему, эти знаки, оставшиеся для меня тайной за семью печатями, как-то связаны с магическими ритуалами, которые мой предок совершил, чтобы завладеть Елизаветой. Чем-то страшным дышат эти листки, словно источая коварный неуловимый яд, и я уже отравлен, уже не могу смотреть на загадочные символы и знаки. Явственно чувствую: на этих страницах затаилось безумие, иссохшее, древнее, как мертвая пыльца растений, сплющенных в папке гербария, оно проснулось, оно струится подобно мощному флюиду и вот-вот доберется до моей головы. Безумие, своими непостижимыми письменами заполнившее страницы «Ретроспекции», — следующие далее разборчивые строки, написанные торопливой и, как видно, дрожащей после душевных переживаний рукой, подтвердили мою догадку. Я сказал бы, что слог Джона Ди стал похож на хрип и стоны человека, который чудом избежал смерти от удушья.

Прежде чем перейти к дальнейшему изложению воспоминаний моего предка, напишу здесь кое-что о себе, это необходимо: я хочу быть в полной уверенности, что нахожусь в здравом уме и твердой памяти.

Первое. С самого начала я почувствовал, что, занимаясь посмертным архивом, доставшимся мне в наследство от покойного кузена Роджера, должен следить за собой. Благодаря самоконтролю от меня не ускользнуло, что я все меньше понимаю, кто я такой! Иногда я как бы перестаю существовать и читаю все словно чужими глазами. Обратив на это внимание и поразмыслив, я заметил странную вещь: кажется, будто не мой мозг работает, а мысли рождает «нечто», находящееся вдали от меня самого, сидящего над рукописями. Но я контролирую себя, и мне удается избавиться от странного чувства — неудержимого головокружения, не физического — «духовного» головокружения!

Во-вторых, специально отмечу: Джон Ди действительно скрывался в Шотландии после заключения в Тауэре, он действительно нашел приют в окрестностях Сидлоухиллз. Замечу также, что Джон Ди, как и я, обратив внимание на личинку стрекозы, чувствовал в точности то же, что и я во время моей прогулки в горы; она навела его на те же мысли, он даже описал все буквально теми же словами, которые и мне пришли в голову… Что переходит к нам от предков? Не только кровь? Мы наследуем их душевные переживания?! Разумеется, проще простого объяснить все «случайностью». Конечно, конечно, но чувство подсказывает — не случайно все это, как раз «неслучайно». Но что я при этом чувствую… Пока еще не знаю — что… Итак, нужен самоконтроль.

Перейти на страницу:

Все книги серии Белая серия

Смерть в середине лета
Смерть в середине лета

Юкио Мисима (настоящее имя Кимитакэ Хираока, 1925–1970) — самый знаменитый и читаемый в мире СЏРїРѕРЅСЃРєРёР№ писатель, автор СЃРѕСЂРѕРєР° романов, восемнадцати пьес, многочисленных рассказов, СЌСЃСЃРµ и публицистических произведений. Р' общей сложности его литературное наследие составляет около ста томов, но кроме писательства Мисима за свою сравнительно недолгую жизнь успел прославиться как спортсмен, режиссер, актер театра и кино, дирижер симфонического оркестра, летчик, путешественник и фотограф. Р' последние РіРѕРґС‹ Мисима был фанатично увлечен идеей монархизма и самурайскими традициями; возглавив 25 РЅРѕСЏР±ря 1970 года монархический переворот и потерпев неудачу, он совершил харакири.Данная книга объединяет все наиболее известные произведения РњРёСЃРёРјС‹, выходившие на СЂСѓСЃСЃРєРѕРј языке, преимущественно в переводе Р". Чхартишвили (Р'. Акунина).Перевод с японского Р". Чхартишвили.Юкио Мисима. Смерть в середине лета. Р

Юкио Мисима

Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза