Читаем Вальпургиева ночь. Ангел западного окна полностью

Вот тут-то и началось самое странное: я был другим, и я был самим собой, я в одно время был и здесь и там, на своем месте и где-то далеко, за пределами бытия, вне своего существа… Я был «я», но и «не я», а другой… я стал Джоном Ди, каким он сам себя знал и помнил, и одновременно Джоном Ди, который существовал в моем живом сознании. Что-то сместилось, а каким образом… выразить это словами не берусь. Да, пожалуй, произошло именно смещение: пространство и время как бы сдвинулись, так бывает, если смотреть, надавив пальцем на глазное яблоко — видишь предмет смещенным, вроде он настоящий, но в то же время что-то искажено, и непонятно, какой глаз дает истинно верную картину. Но дело не ограничилось зрением — «сместились» все звуки, которые я слышал: насмешливые речи Бартлета Грина раздались совсем близко, в моем кабинете, и в то же время донеслись из глубины веков!

— Не устал еще скитаться, брат Ди? Ох и долгий же ты избрал путь. А мог бы легко и просто получить, чего хочешь!

Я — чье-то «я» — хотело ответить, хотело словом разогнать морок. В горле у меня стоял комок, язык прилип к гортани — я отдавал себе полный отчет в своих физических ощущениях, — и вдруг вместо моего голоса зазвучал некий «мысленный» голос, он раздался во мне и в то же время прилетел из далекого прошлого, однако звук его был внятным моему собственному, вполне реальному слуху. Я услышал свой опрометчивый ответ:

— А ты, Бартлет, опять встаешь на моем пути к цели. Видно, не хочешь, чтобы я ее достиг. Хватит, прочь с дороги! Я желаю слиться с моим двойником в зеленом зеркале!

Рыжебородое привидение, а может, и в самом деле воплотившийся Бартлет Грин, казалось, пристально уставился на меня своим слепым бельмом. И вдруг осклабился, вернее, оскалился, а потом сладко зевнул в точности как хищник из рода кошачьих.

— Из зеленого зеркала, а также из черного камня на тебя приветливо поглядит лик Богини ущербной луны. Сам знаешь, брат Ди, что надобно сей доброй властительнице, — копье она разыскивает!

Дыхание у меня перехватило, я ошеломленно уставился на Бартлета. Мощный, неудержимый поток нахлынувших на меня чужих мыслей, страстей, сожалений и страхов мгновенно отступил, все это померкло и рассеялось, как при ударе молнии, — мое сознание, уже погрузившееся в сумеречное полузабытье, некий летаргический сон, пробудилось, озаренное яркой вспышкой: «Липотин! Княжна, острие копья… Требуют отдать копье!»

Мысль промелькнула и исчезла. На меня напала мечтательная задумчивость; поддавшись ей, я словно сам пережил, пусть не наяву, а как бы в полусне, лунную ночь в мортлейкском парке и заклинание суккуба. Рассказ, который я прочел в дневниках Джона Ди, стал зримым действом, заиграл живыми красками, обрел очертания, призрак, который являлся Джону Ди в черном кристалле, а теперь явился мне, королева Елизавета предстала в облике княжны Асии. Бартлет Грин потускнел и скрылся, его место заступили картины моих воспоминаний или фантазий о страсти Джона Ди к демоническому призраку королевы Елизаветы…

Вот что я смог восстановить, возвращаясь к непостижимым событиям вчерашнего вечера. Остальное — за пеленой загадочного тумана… смутно, как во сне.

Итак, наследство Джона Роджера пробудилось к жизни! Я больше не могу играть роль ни к чему не причастного читателя и переписчика. Я причастен, я каким-то образом связан с этими… вещами, бумагами, книгами, амулетами… и с тульским ларцом. А впрочем, нет, ларчик тут ни при чем, он же не относится к вещам покойного кузена. Он перешел ко мне от русского барона… Липотин, вот кто мне его принес, потомок магистра Маски! И он же требует от меня наконечник копья по просьбе княжны!.. Все, все связано! Но чем? Полосами тумана, дымной мглой, которая протянула свою пряжу через века и опутала, заволокла мое сознание?

Да ведь я сам, моя жизнь и все, что меня окружает, уже сориентировано «по меридиану»! Хватит, нужно отдохнуть и хоть немного разобраться, обдумать все это. Мысли в жутком беспорядке, и мне страшно, страшно до дрожи. В голове все плывет, мешается, разум меркнет. Это опасно, да просто глупо! Если я перестану контролировать свое воображение…

Стоит подумать о Липотине, вспомнить его непроницаемую циничную мину, меня бросает в жар, а княжна, эта странная женщина… Я совершенно одинок, мне не на кого рассчитывать, никто не защитит меня от… да, скажу прямо: от диких порождений моей фантазии, от… призраков!

Довольно, надо взять себя в руки.

_____

Пишу вечером.

Все еще не решаюсь наугад извлечь из ящика новую тетрадь. Во-первых, я до сих пор не успокоился после вчерашнего, нервы напряжены, а во-вторых, я радостно взволнован и с нетерпением жду встречи, на которую совершенно не рассчитывал, известие о предстоящем свидании сегодня принесла почта.

Перейти на страницу:

Все книги серии Белая серия

Смерть в середине лета
Смерть в середине лета

Юкио Мисима (настоящее имя Кимитакэ Хираока, 1925–1970) — самый знаменитый и читаемый в мире СЏРїРѕРЅСЃРєРёР№ писатель, автор СЃРѕСЂРѕРєР° романов, восемнадцати пьес, многочисленных рассказов, СЌСЃСЃРµ и публицистических произведений. Р' общей сложности его литературное наследие составляет около ста томов, но кроме писательства Мисима за свою сравнительно недолгую жизнь успел прославиться как спортсмен, режиссер, актер театра и кино, дирижер симфонического оркестра, летчик, путешественник и фотограф. Р' последние РіРѕРґС‹ Мисима был фанатично увлечен идеей монархизма и самурайскими традициями; возглавив 25 РЅРѕСЏР±ря 1970 года монархический переворот и потерпев неудачу, он совершил харакири.Данная книга объединяет все наиболее известные произведения РњРёСЃРёРјС‹, выходившие на СЂСѓСЃСЃРєРѕРј языке, преимущественно в переводе Р". Чхартишвили (Р'. Акунина).Перевод с японского Р". Чхартишвили.Юкио Мисима. Смерть в середине лета. Р

Юкио Мисима

Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза