Вальс под дождём

Прежде, в мирной жизни, я никогда не предполагал, насколько может быть драгоценен каждый глоток воздуха в родном городе. Москва и моё Тропарёво казались настолько привычными, что я не обращал на них внимания: есть и есть, и так будет всегда. А теперь, издалека, прошлое представляется обратной перспективой: то, что было на заднем плане, стало огромным и непостижимым, а сиюминутное превратилось в незначительное и обыденное. Наверное, когда война уйдёт в прошлое, перспектива снова поменяет своё направление и огромной и непостижимой для следующих поколений станет война и то, как мы смогли пережить и выстоять.

Войну нельзя забыть и нельзя простить. Такое не прощают! Перед моим ранением наш полк внезапным ударом выбил фашистов из населённого пункта. От артподготовки земля дрожала. Мы кучно били по квадрату, перемалывая в кашу оборону противника. Со стороны орудий я увидел, как немцы выскочили из окопов и прыснули во все стороны. Они бежали в берёзовую рощу, петляя и падая. Роща дрожала от взрывов и била их, хлестала ветками, словно хотела смести эту нечисть с лица земли. Когда мы вошли в посёлок, жители плакали от счастья и целовали стволы наших орудий, а я думал о том, что мне наверняка попался хоть один снаряд, который прошёл через твои руки, а значит, даже в бою ты рядом со мной. Мы взяли в плен около двухсот фашистов — жалких, дрожащих от страха, похожих на стаю обезьян во время бури. Они бормотали оправдания, просили их не убивать. Подумалось, что фрицы теперь совсем другие, чем в сорок первом. Тогда они шли победителями — наглые, ухмыляющиеся, пьяные от собственного могущества решать, кому жить, кому умереть. Прежде, когда разведка приволакивала языка, захваченный смотрел на нас свысока и кричал “Хайль Гитлер”, а теперь всё чаще в ход идёт “Гитлер капут” и униженные рассказы о детях в Германии и несчастной фрау, что ждёт не дождётся единственного кормильца. Ох, лучше бы они молчали о своих детях — то, что они делали с нашими детьми, не поддаётся уму-разуму. И это та самая, “просвещённая” Европа, которой восторгались русские классики, которую ставили в пример лапотной России! Да, мы лапотные, мы в ватниках и ушанках, сердитые и неулыбчивые, но никому из нас не придёт в голову варить из людей мыло и выкачивать кровь из детей, а пеплом сожжённых удобрять поля в фольварках.

От всей души надеюсь, что скоро выпишусь из госпиталя и снова пойду громить утончённых любителей Гёте, Шиллера и машин-душегубок.

У нас за окном стоит мягкая, тёплая осень, с шорохом ветра в сосновой роще. Наши легкораненые принесли из леса огромные корзины белых грибов, и повара сварили нам на обед грибной суп. То-то было радости!

Ульяна, с моей стороны не будет слишком смелым попросить твою фотокарточку? Обещаю обращаться с ней бережно и не подрисовывать бороду, как я однажды сделал с открыткой не скажу кого, но попало мне здорово, и крапивой!

И самое главное: насчёт твоего признания в прошлом письме могу лишь поблагодарить тебя за доверие и попросить помолиться, чтобы мы с тобой сумели встретиться после войны!

Засим откланиваюсь — медсестричка зовёт на уколы.

Гвардии старший лейтенант Матвей Морозов.

23 октября 1943 года».

* * *

Матвей вернулся в августе сорок пятого года, когда на улице хлестал дождь и ветер швырял на мостовую сломанные ветки деревьев. Промокшие трамваи выпускали из своего нутра таких же промокших пассажиров. Продавщица мороженого на углу Садовой-Черногрязской спряталась под навес дома и тревожно посматривала на оставленную тележку с мороженым.

Ливневая канализация не справлялась, и лужи под ногами грозили превратиться в локальные моря посреди столичного града. Проезжавший автобус окатил меня с ног до головы, вмиг промочив насквозь мои чудесные белые носочки, которые я купила по карточке на мануфактуру. Карточки давали не всем, а только передовикам производства, и я ужасно гордилась своей первой послевоенной обновкой, словно приобрела не носки за рубль тридцать, а хрустальные башмачки на тонких каблуках. Несмотря на ливень, мальчишка во дворе запускал в луже кораблик из щепочек. Я тоже делала такой в детстве и пускала с берега по Яузе, с трепетом загадывая, чтобы он не запутался в камышах.

Прямо посредине тротуара мне навстречу шёл солдат с букетом цветов и обнимал счастливую девушку. Дождь поливал их головы и плечи, а они целовались и не замечали ничего вокруг. И все понимали, что девушке выпал счастливый билет, потому что она дождалась с войны своего главного человека и впереди у них долгая и обязательно прекрасная жизнь!

Первые послевоенные месяцы кружили голову общей атмосферой радостно-тревожного ожидания, когда вместо похоронок с фронта и из эвакуации стали возвращаться домой мужчины, и женщины вместо приветствия смотрели друг на друга с вопросом в глазах: вернулся — не вернулся? Москвичи разбирали баррикады на улицах и сдёргивали с окон светомаскировку, а однажды утром я увидела, как солнечный луч скользнул по рубиновому стеклу звезды на башне Кремля, и она засияла необыкновенно чистым, победным светом новой зари.