Вальс под дождём

Мой завод по инерции ещё выпускал снаряды, но полным ходом шла перестройка на мирные рельсы, и я понимала, что должна определиться со своим будущим — остаться токарем на заводе или идти доучиваться в вечернюю школу, чтобы на следующий год поступать в институт.

Дождь припустил сильнее, и я окончательно сдалась на его волю. К чему перебегать из укрытия в укрытие, если на тебе нет ни одной сухой нитки? Я подхватила сумку под мышку и смело зашагала по направлению к дому. Единственной вещью, которую я опасалась замочить, было письмо от Матвея во внутреннем кармашке сумки, где он сообщал о своей демобилизации. Я знала текст наизусть, и он сам собой начал прокручиваться в голове лёгкой туманной дымкой, сотканной из слов и мечтаний. Сквозь серебряную пряжу дождя стены домов казались покрытыми перламутровой краской с нежными переливами розоватого цвета вечерней зари. Насквозь промокшая, в платье, облепившем тело, я чувствовала себя лёгкой и гибкой, как молодая лоза. Мои двадцать лет вместе с Москвой кружили надо мной в дождевом облаке, а мне хотелось разуться, шлёпать по лужам и беспечно смеяться просто от того, что с неба идёт дождь, а не сыплются бомбы.

Я спряталась под карниз продуктового магазина, чтобы отжать подол юбки, а когда подняла глаза, то увидела, что на другой стороне улицы стоит Матвей и смотрит прямо на меня.

Между нами по рельсам прогремел трамвай, и я испугалась, что, пока пережидаю мелькание вагонов, Матвей куда-нибудь исчезнет или вдруг окажется посторонним человеком, немного похожим или даже совсем не похожим на Матвея.

— Матвей! Матвей! — Я замахала руками и, кажется, даже подпрыгнула, что со стороны наверняка выглядело ужасно смешно. Но мне было всё равно.

— Ульяна!

Мы стояли по разные стороны дороги и глядели друг на друга, не двигаясь с места, пока Матвей не выбрал свободный промежуток в движении транспорта и не бросился прямо через дорогу под яростный свист милиционера.

— Бежим!

Он схватил меня за руку, и я потащила его в длинную кишку Безбожного переулка, который, по словам бабушки, назывался Протопоповским. Мы остановились, когда поняли, что нас никто не преследует. Дождь прекратился, и в грязных лужах надувались и лопались бурые пузыри.

— Я с поезда сразу к тебе, — сказал Матвей.

— Да? — Я взглянула на туго набитый вещмешок за его плечами. — А где же твой чемодан? Почти все демобилизованные приезжают с трофейными чемоданами.

— Я предпочитаю налегке, — Матвей пожал плечами, — да и имуществом не успел разжиться. В походе вещи — лишняя помеха. — Он стянул с головы пилотку и зажал её в кулаке. — Я хотел поздороваться и доложить, что жив-здоров. Но раз встретил тебя по дороге, то я, пожалуй, сразу поеду к себе в Тропарёво.

Я удивлённо заморгала:

— Тебя там ждут?

Он вздохнул:

— Некому пока ждать. Мама с младшей сестрой пока не приехала, а старшая ухитрилась в эвакуации выйти замуж за местного и решила остаться с мужем.

Я взяла его за рукав:

— Раз ты один, то пойдём к нам.

— Куда я такой мокрый?

— Как — куда? К нам с мамой. Сушиться и пить чай. Ты что, хочешь простудиться? — спросила я с напускной строгостью, потому что на самом деле мучительно стеснялась и не знала, как разобраться в том хороводе чувств, что закружился в моей душе.

— Да нет, неудобно. И я в таком непрезентабельном виде, — стал отговариваться Матвей. — Я лучше тебя завтра встречу, где скажешь. Поговорим, погуляем.

Я резко развернулась к нему лицом:

— Если не хочешь, то скажи прямо. Навязываться не в моих правилах.

Его глаза стали несчастными. Он нахлобучил на голову свою мокрую пилотку и коротко взглянул на меня из-под ресниц.

— Наверное, мне стоит кое в чём тебе признаться.

Во время паузы окружающее пространство раздвинулось и небо повисло над крышами домов тёмной неприветливой тучей. Солнце проблеснуло для меня в улыбке Матвея, едва он негромко произнёс:

— Дело в том, что я боюсь не понравиться твоей маме.

— Глупый! Какой же ты глупый! — Я рассмеялась легко и радостно, словно рассыпая на дорогу сладкие шарики лимонного драже из кулька с конфетами.

Мы поженились в конце ноября, во время первой зимней вьюги, когда Москва стала похожа на невесту в белом кружевном уборе и снежинки кружили на мостовой в волшебном свадебном танце. Вместо букетика цветов я приколола к платью веточку розовой герани с окошка.

— Снег идёт к счастью, — изрёк Савельич, подставляя маме руку кренделем.

Она благодарно улыбнулась:

— Дай Бог. Главное, чтобы больше не было войны.

* * *

В первую годовщину Победы, ровно в три часа пополудни, мы с Матвеем пришли на Красную площадь. Именно так я уговаривалась с лётчицей Валей в медсанбате. Желание увидеть её живой и вспомнить наше знакомство подгоняло меня не хуже попутного ветра в паруса. Я представляла, как обниму её при встрече и скажу:

«Вот она, наша Москва! Помнишь, как на фронте мы мечтали об этой минуте?»