Вальс под дождём

Военный оркестр играл победные марши, в Александровском саду ветер колыхал головки тюльпанов, посаженных так плотно, что они устилали клумбу сплошным алым ковром. Красная площадь кипела народом, и толпа обтекала нас справа и слева, заканчиваясь на Васильевском спуске к Москве-реке.

Мы терпеливо ждали Валю часа два, пока Матвей не обнял меня за плечи:

— Пойдём домой. Твоя Валя навсегда осталась в небе.

Долгое время после войны я поддерживала связь с девчатами из нашего прачечного отряда. Сначала мы писали друг другу часто, потом всё реже и реже, и в пятидесятую годовщину Победы меня поздравила лишь Оксана. Последняя открытка пришла из Харькова уже не от Оксаны, а от Оксаниной дочери, и я записала в свой помянник ещё одно имя.

У Савельича с войны вернулись оба сына, а дядя Саша Моторин дождался из эвакуации Витюшку. Тот вытянулся в тонкого, но крепкого подростка с тёмными материнскими волосами и порывистым характером. Кто-нибудь помнит, как мы с Валей в медсанбате рассуждали про судьбу? Так вот: мой младший сын женился на Витюшкиной дочери, замкнув круг давней истории любви и ненависти между нашими семействами. Хотела этого погибшая Антонина Моторина, Витина мать, или нет, но её внуки и правнуки смотрят на мир моими серыми глазами с загнутыми вверх кончиками ресниц.

О пропавшем без вести папе нам так и не удалось ничего узнать.

Часы, дни, годы — они кружили над Москвой чёрно-белыми фотографиями в семейном альбоме: здесь наш старшенький идёт в школу, там средняя, Оля, заканчивает институт, а на этой фотографии мы с Матвеем держим на руках нашу первую внучку Тонечку, названную в честь моей мамы.

Наша семья решила покрестить Тоню в храме Успения Богородицы в Гончарах, том самом, из-за которого на меня донесла Липкина и мне пришлось уволиться с завода. Чудесный уголок старой купеческой Москвы застенчиво прятался посреди унылых многоэтажек современной постройки. Я подумала, что издалека храм похож на глазированный пряник с луковками разноцветных куполов, который выпекли, чтобы украсить праздничный стол.

Переступив порог церкви, я сбросила с плеч груз каждодневных забот, как в прихожей снимают пальто и обувь.

— Добрый день, я хочу узнать о крещении.

Свечница в белом платке подняла голову и улыбнулась:

— Отец Александр скоро придёт, подождите немного.

Кроме меня, в церкви никого не было, если не считать свечницы за прилавком и пожилой женщины, что протирала тряпкой стекла иконостаса. Я мельком отметила её шаркающую походку и согбенную спину, обтянутую тёплым жакетом крупной домашней вязки.

В последний раз я была здесь во время войны, в сорок третьем, а потом стала ездить в отдалённую кладбищенскую церковь на другом конце Москвы, туда, где меня никто не знал.

Тогда храм был полон народу в любое время. Как бывает, когда дети со своим горем бегут к родителям, а во время благополучия иной раз забывают даже поздравить с праздником, не говоря уже о том, чтобы приехать и поговорить по душам. Купив несколько свечей, я медленно подошла к иконе Богородицы в тяжёлой позлащённой ризе. Любовь, благодарность, благоговение переполняли душу несказанным светом тихой радости и печали. Здесь я молилась за Матвея, папу, фронтовых друзей, и мои слова тенями возвращали мою память в военное прошлое. В отблеске свечей я узнавала тёмные лики святых на иконах, мазки света на плитках пола, пряный запах вощёного дерева и ладана.

Однажды, когда я стояла на этом самом месте, заплаканная женщина протянула мне немыслимую роскошь — шоколадную конфету в пёстром фантике:

«Помяни раба Божиего Ивана. Хранила конфеты встретить сыночка, а вчера принесли похоронку».

Я не смогла съесть ту конфету, отдала в цеху нашему самому маленькому токарю, подростку Ванюшке, который с трудом дотягивался до рубильника у станка. Но убиенного Ивана я помню и нет-нет да и впишу в записочку на панихиду.

Мне стало жаль, что Матвей сейчас на работе и не стоит рядом со мной. Он взял бы меня за руку, и я шепнула бы ему, указывая на тонко выписанный лик Богородицы:

«Она помнит о нас».

Я зажгла свечу от лампадки и повернулась к подсвечнику на высокой ножке, откуда уборщица сметала нагар пучком перьев. Её жилистые руки двигались с суетливой нервозностью. Повязанный до бровей платок не помешал мне узнать чуть вздёрнутый нос и полный рот с родинкой в уголке губ. Липкина? Она подняла на меня глаза, и на несколько мгновений наши взгляды пересеклись в безмолвном узнавании. Потом выражение лица Липкиной искривила растерянность, словно бы она неожиданно получила удар в живот.

Я не собиралась с ней разговаривать и с облегчением услышала за спиной быстрые мужские шаги и весёлый возглас свечницы:

— Отец Александр, вас ждёт прихожанка с вопросом о Крещении.

Эпилог