Валсарб

– Как бы это мне так поближе к тебе быть во время Конца Света, чтоб ты мне подсказывала, что нужно делать… Я ведь обязательно что-нибудь напутаю. Но, может быть, нельзя будет совещаться и подсказывать, как ты думаешь? Мне кажется, я непременно начну пререкаться с Паном Богом и этим все испорчу. У меня к нему столько вопросов накопилось, и самый главный – это: как можно кого-то бояться и любить одновременно?.. Знаешь, я почти уверена, что доживу до Конца Света. Не представляю, что мне придется умирать. Интересно, откуда крест возьмется у живых в таком случае? А совсем маленькие детки, меньше меня, им кто-нибудь поможет крест тащить до земель Израильских?..

Я хотела девочку. Хотела помощницу. Многие уважаемые люди приходили в нашу едальню и хвалили мою стряпню. С девочкой сподручнее обустраивать столовую и вести хозяйство. Мой мечтатель-сын хорош только для ловли рыбы, но на то он и мальчик. Зато он прилично знает Тору и неплохо учится. Но я хотела еще и девочку. Нет большего счастья для матери, чем ее дети.

Насколько все скверно, обнаружилось в тот день, когда Ривка рассказала, что тела пропавшей дантистки и ее дочери нашли на окраине города. Если не щадят таких известных людей, для нас все кончено. Это первое, о чем я подумала. И теперь только об этом и думаю. Иногда сажусь и плачу, просто плачу и не могу остановиться, пока кормлю мою девочку, пока пою ей колыбельную. Слезы иссушили мое лицо, а я и так подурнела после родов. Я почти нигде не бываю, мне страшно и не с кем оставить малышку, а Моше говорит, будто бы вышло какое-то постановление и в кратчайшие сроки все улицы, примыкающие к горе, и нашу тоже, велено сделать отдельным поселением. Точно мы прокаженные. Говорит, что выпускать в город не будут и даже просто ходить по улицам отныне запрещено. Нам. Но чем мы провинились? Чем провинились я и моя девочка? Мой сын, мой муж, и Ривка, и остальные?

Чего бы мне хотелось, так это чтобы все закончилось поскорее.

Вернуться к прежней жизни, если это возможно. Это невозможно, ты думаешь, это невозможно? Пропало слишком много народу с нашей улицы, твоя правда, как прежде уже не получится. Мне страшно, чувствуешь, как мне страшно однажды исчезнуть, пропасть бесследно, что будет с моими детьми без меня, ты знаешь, что будет с моими детьми?

А муж говорит, что, если появится хоть малейший шанс пробраться в деревню, за него нужно ухватиться. Но ведь этот шанс может и погубить нас. Он готовится, я знаю, хоть и делаю вид, что ничего не замечаю. Он готовится бежать, именно поэтому он так молчалив, подбирает слова для меня, как платье. Каждый день я не досчитываюсь столовых приборов. Он выносит их потихоньку, по одному, обменивает на соль. Будто от килограмма соли, который он припас, зависит исход побега. Будто соль – это единственное, что нужно для поддержания жизни. Будто ему удастся перенестись в деревню вместе с этим домом. Будто он надеется забрать что-то, кроме нас. Будто он надеется.

День с самого утра не задался, я без своей первой парты чувствовала себя как пыль, лишенная исторической памяти, где-то в Колизее или на Красной площади, и, беспомощно озираясь в незнакомом кабинете, в центре среднего ряда парт, думала, как было бы здорово, если бы ко мне кто-нибудь подсел, неважно кто, только бы не остаться одной посреди этого обитаемого острова, но никто, разумеется, не подсел, все интуитивно заняли места впереди, подальше от задних рядов, я и ахнуть не успела.

То, что теперь неотвратимо надвигается, точно штормовая буря, называется открытый урок, представитель районо и наши родители, преимущественно в лице мам, сидят сзади на приставных стульчиках, ученики жмутся поближе к доске и входным дверям, словно опасаясь, что их может смыть волной недовольства, совершенно непонятно, к чему было менять кабинет. Здесь симпатичные бирюзовые шторы и довольно много цветов на подоконниках. Наша Классная не любит цветы, рядом с ней все приходит в упадок и вянет. А может, поскольку этот кабинет находится на первом этаже, не желая устраивать вечную сутолоку на лестнице, решили, что. Как бы то ни было, я сижу одна, в центре, сама не своя от волнения, где-то поблизости моя мама, однако весь этот кабинет со всеми незнакомыми людьми представляет угрозу, с незнакомыми людьми и с мамой, которая тоже, по сути, не очень знакома здесь и сейчас, думаю, мы обе одновременно находимся в плоскости одобрения или неодобрения окружающих, поэтому не знаю, кого я опасаюсь больше. В углу сидит человек, похожий на глагол, скорее всего, представитель, но с виду довольно безобидный.