Вальсирующая

Я шла к метро, в спину светила мне звезда, я прямо затылком чувствовала ее далекий тусклый свет. И тут что-то случилось, чего я не понимаю даже сейчас… Вдруг звездный луч пронзил меня насквозь, Небеса разверзлись, и глас Годо раздался с вышины:

– Так это ты украла две бутылки?

– Нет, сэр, я украла пять, – призналась я как на духу.

– Фанфурики не считаю, они для спасения ближнего… – произнес Он и торжественно добавил: – Я прощаю тебе, Москвина, эти две бутылки!

Боже Милостивый! Все рассеялось, исчезло, как наваждение, как сон и мираж, будто снесло порывом ноябрьского ветра. Стало тихо, деревья склонились надо мной, выстилая тени перед ногами. И вдруг пошел снег, первый снег в этом году. Дорога стала белой и чистой, как писчая бумага. Я оглянулась посмотреть на свои следы.

Но их не было, вокруг лежал только ослепительно белый снег.

2018

Дни трепета

Я хочу выйти замуж за первого встречного. Но мой папа Иосиф сует нос в мои дела и не дает мне разгуляться.

– Имей в виду, – предупредил Йося, когда я стала взрослой девушкой, – если какой-нибудь болван без моего ведома и согласия лишит тебя чести, я добьюсь того, чтоб ему на Красной площади прилюдно отрубили голову.

Был у меня дружок Фарид. Мы с ним всюду ходили в обнимочку, целовались, транжирили деньги, ели булочки с маком, горчичные сушки, соевые батончики. Мы наслаждались жизнью!

А Йося мне:

– Этот Фарид – он ублюдок. Я ему так и говорю: ты ублюдок.

– Ты что, Йося, конфронтируешь? – кричит из комнаты Фира – Йосина жена, моя мать.

– Нет, – спокойно отвечает Йося. – Просто я ему говорю: ты ублюдок. Его перекосит всего, а потом ничего, чай приходит пить.

Фарид и Йося напьются чаю и обзывают друг друга. Один говорит:

– Ты еврей!

Другой говорит:

– Ты татарин!

– Помни мои слова, – говорит Йося мне, – он хочет тебя из-за твоей жилплощади.

– Ты тоже, Иосиф, – кричит из комнаты Фи- ра, – женился на мне из-за столичной прописки.

– Что дозволено Юпитеру, – высокомерно отвечает Йося, – не дозволено быку.

Однажды Фарид шел по лестнице, упал и сломал ногу в двух местах. Йося очень обрадовался.

– Как можно думать о женитьбе, – воскликнул он, – когда ты не стоишь на ногах?! Я дочу такому не отдам.

– Я люблю Милочку! – плакал Фарид.

– И я люблю, – говорил Йося. – Но у меня нет сил, я вдрызг больной человек, я на карачках хожу все время.

Йося врун. У нас такой скверик во дворе – туда привозят алкоголиков. И прямо из фургона по алюминиевой горке скатывают в подвал. А мы с Йосей обвороженно стоим и смотрим. Я как увижу фургончик:

– Йося! Везут!

И мы бегом, бегом!

Это наша с Йосей единственная точка соприкосновения. Во всем остальном мы варимся в котле междоусобиц.

– Я все время спрашиваю себя, зачем я живу? – задумчиво произносит Йося.

– Ты живешь, – кричит Фира из комнаты, – чтобы никому не давать никакого покоя.

Стал за мной ухаживать молодой человек из приличной семьи по фамилии Рожакорчев. Мы с ним всю зиму ходили в Зоологический музей, там малолюдно, тепло, так что очень удобно целоваться. Сонмища чучел глядели на нас во все свои стеклянные глаза, мертвые синие, и золотые, и малиновые птицы пели нам свои песни. Мы целовались на лестнице в коридоре под скелетом мамонта. И под скелетом он чуть не лишил меня невинности.

– Стоп! – сказала я Рожакорчеву в самый последний решительный момент. – Ты не возражаешь, если это случится с ведома и одобрения моего папы?

Йося принял его тепло. Подогрел чайник. А в качестве заварки налил всем рябиновый настой для укрепления десен.

– Этот запах рябин, – говорил Йося, – напоминает о быстротечности жизни. Что пьешь понуро? – хлопал он Рожакорчева по спине. – Распрямись! Распрями плечи! Жизнь недолгая, короткая, подойдешь к последней черте – подумаешь: что я жил, не веселился? Главное – жить и радоваться жизни. Вон дерево!

– Какое дерево? – спрашивал Рожакорчев.

– Клен, например, или тополь. Солнышко – он радуется.

– А ива плакучая? – спрашивал Рожакорчев.

– Ива, – отвечал Йося, – для нашей среднерусской полосы не пример. Я почему знаю – мы снимали дачу в Немчиновке, и там на Милочку напали гуси! Она бежит по двору в красном платье, а гусь ее за уши щиплет. Вы представляете, какого она была роста, – воскликнул Йося, – что гусь ее за уши щипал?!

– О-го-го! – говорил Рожакорчев.

– Я ружье со стены хватаю, – продолжал Йося. – “Застрелю!” – кричу. Хозяйка выбежала и гуся от Милочки отогнала.

– Га-га-га! – говорил Рожакорчев.

– А что вы думаете? – говорил Йося. – Я ее до двенадцати лет носил на руках! Иначе она кричала и билась об асфальт. Однажды я говорю ей: “Милочка, Йося не мул!” А она в беличьей шубе в лужу – бах! Лежит в луже. Тут несут покойника. Раньше прямо по улицам покойников носили. Милочка: “Кто это, Йося?” А я говорю: “Вот дядя валялся в луже, простудился, теперь он умер, и его сейчас в землю закопают”. Она встала и больше уж никогда не падала. Так мне тогда посчастливилось.