Вальсирующая

Он сидел и блестящими глазами смотрел в окно. В этот миг он повелевал всем: управлял путями планет, вызывал смену дня и ночи, весны и лета, падёж скота, морские приливы и солнечное затмение, судьбы всех живых были в его руках.

Так же сидел он, я помню, когда к нам сквозь крышу дворник провалился. Грузный старый человек в телогрейке и валенках с галошами колол лед на крыше чугунным колом, вдруг – тр-рах-та-ра-рах! – лежит на полу у нас дома, ушибся, ударился, Фиру до смерти напугал.

Йося же и бровью не повел.

Дворник стал страшно извиняться, а Йося:

– Счастье, что ты не на землю упал. А то мог бы сломать два ребра.

Дырку в потолке Йося долго не заделывал. Правда, утеплил дверь и поставил лестницу-стремянку. Вечерами мы там гуляли. И выгуливали на крыше собаку. А что? Небо, снег, звезды.

Фира костерила Йосю на чем свет стоит, по две головы ему в день отрывала, ведь эта прореха с шикарным видом на звездное небо зияла над ее головой.

А Йося отвечал:

– Фира! В кои-то веки твоему взору открылась бесконечность!

– Что тебе эта бесконечность? – кричала Фира. – Мне она даром не нужна!

– Бесконечность – совсем не то же, что безграничность, – уговаривал ее Йося. – Ты, Фира, наверное, думаешь, что небо плоское, как потолок, и на этой плоскости приклеены звезды.

– Да, я так думаю, – совершенно искренне отвечала Фира. – Я люблю определенность. Я хочу знать, что у меня есть крыша над головой.

– Мы гости в этом мире, – уклончиво и высокопарно отвечал Фире Йося.

Потом пошли дожди, затопило соседей снизу, они устроили скандал, вызвали рабочих и дырку законопатили.

– В нашем доме, – жаловался Йося, – одни мусульмане. Проснешься – и хочется крикнуть: “Нет бога, кроме Аллаха!” Боюсь, как бы не вздумали резать неверных!..

– Гу-гу-гу! – говорил Рожакорчев.

Все шло как по маслу. Мы ели торт, корзиночки, трубочки, сосиски. И когда я и Рожакорчев, окрыленные надеждой, ожидали победы и торжества, Йося спросил:

– А вы, молодой человек, извините за нескромность, какой национальности?

– Как это какой? – удивился Рожакорчев. – Я русский дворянин Рожакорчев.

Тут Йося так страшно завращал глазами, меня даже в пот ударило.

– Да что ж это за фамилия такая? – закричал Йося.

– Если тебе не нравится его фамилия, – сказала я, сдерживая ярость, – то я оставлю себе твою – Пиперштейн.

– А мои внуки? – голосит Йося. – За что они будут страдать?

– Я могу пользоваться противозачаточными средствами, – пролепетал Рожакорчев.

– Только через мой труп, – сказал Йося.

– Но почему??? – спросила я, вся в слезах, когда дверь за Рожакорчевым закрылась.

– Он не из Рюриковичей! – отрезал Йося.

Йося – это император. Он даже ночью лежит, сложив руки на груди, как Наполеон. Фира намеревается сшить ему ночную треуголку.

– Вы меня ненавидите и хотите уморить, – говорит Йося. – И свальный грех устроить на моей могиле. Почему небо щадит меня?

– Потому что ты вечный жид, – весело кричит ему из комнаты Фира. – Отпусти девочку! Пускай она проветрит свой хвост!

Отец мой Иосиф, сгинь с глаз моих, как ты не понимаешь, речь идет о счастии и несчастии всей моей жизни. Время уходит мое, мимолетная пора, пока возможное еще вероятно. Жених грядет, он ждет меня на “Павелецкой”, весь в блестках, с золотой трубой, отважный дрессировщик Симеон, укротитель хряков.

Мне вначале послышалось “хорьков”. Но он уточнил: не хорьки, а хряки! Они злые, опасные очень. Бывает, на перегородку вскочат, зубами на меня: р-р-р!!! Все время с плеткой ходишь. А свиноматки – одна хорошая, добрая, а другая – войдешь – разорвет. Я примчусь к тебе, милая, в январскую ночь, наряженный Дедом Морозом, на тройке из трех козлов и уйму трепет чресл твоих!

Но я же никого не могу к себе привести! Йося с Фирой безвылазно сидят дома. И лишь только на рассвете, когда все еще спят, бегут в поликлинику сдавать анализы. Тут Фире надо было срочно, она без направления отнесла свою бутылочку и резинкой прикрепила записку:

“Товарищи! Проанализируйте, пожалуйста, мою мочу! Дай Бог здоровья и долгих лет жизни вам, вашим детям и внукам, внукам ваших детей, детям ваших внуков и всего-всего наилучшего! Фира Пиперштейн”.

Ей сделали.

Йося тоже туда же – приходит радостный:

– Я сдал кровь на сахар! Сахара не обнаружили!

– Его сейчас нигде нет! – кричит Фира из комнаты.