Валтасаров пир. Лабиринт

— Я бы не сказал, — насупив густые брови, покрутил головой Чечуга. — Я бы не сказал! — Он запустил пятерню в свою седеющую шевелюру, провел по ней несколько раз растопыренными пальцами и замер так — с рукой в волосах и опущенными глазами. — Каждым удобным случаем пользуются, — сказал он в раздумье. — Чуть что — опять за свое.

Чечуга, когда Анджей читал, имел обыкновение записывать себе на листке, что его заинтересовало, — статьи, выступления, которые хотел прочесть целиком. И сейчас написал сбоку на своей бумажке несколько фамилий и протянул Биркуту.

— Смотрите, капитан! — сказал он. — Вот тут фамилии этих господ. Два года назад они то же самое пытались внушить рабочим Поморья. Только тогда речь шла о крупных портах: о Гдыне, о Гданьске, о Щецине! — Он опять запустил в волосы пятерню. — Когда вы упомянули в докладе здешних оликсинских работников, — стал развивать он свою мысль, — и, в частности, меня похвалили, и не только меня, я подумал о наших товарищах из Гдыни. Какой отпор они дали всем этим советчикам, спецам да практикам. Это в сорок пятом-то году! В сорок шестом! Еще прежде, чем через наши порты пошел экспорт, и после, — как решительно воспротивились они мнению, будто социалистическая реконструкция их из-за военных разрушений нерентабельна. Будто единственный выход — прибегнуть к помощи иностранного капитала. И мнение это высказывал не кто-нибудь, а все люди с именами. Знатоки! Авторитеты! Разжевывали, в рот клали, все цифры тебе тут, вся статистика: мол, так и так, упорствовать в сложившейся после войны ситуации бессмысленно. Портам все равно за добычей угля не угнаться, потому что шахты от военных действий пострадали значительно меньше. Без чрезвычайных мер тут, дескать, не справиться. Утверждение небезосновательное! И рабочий класс прибегнул к чрезвычайным мерам, но не таким. Рабочие не пошли на компромисс, казалось бы, неизбежный. Вот об этой их борьбе стоило бы упомянуть на торжественном заседании.

Он взял у Биркута бумажку и опять над ней склонился.

— Одну их концепцию разобьешь, — насупился он сердито, — другую подбрасывают: не отдали порты на откуп иностранному капиталу, они с заграничными фирмами вылезают. Вечно в наших собственных силах сомневаются! А вышибешь их с этих позиций, на другом фронте столкнешься. Теперь вот носятся с идеей: иностранных специалистов привлекать. И новые кадры тоже готовить только за границей: в Англии, Франции, Швеции.

Он стал читать вслух фамилии, сопровождая каждую характеристикой.

— Одними ненависть движет. Другими расчет, желание выслужиться перед Западом. — Он задумался. — Но всех, конечно, нельзя стричь под одну гребенку. Иногда тут и просто косность мысли у наших ученых и авторитетов. И неверие в собственные силы. В Польшу. Как вообще у интеллигенции. — И заключил коротко и веско: — Пуганая ворона куста боится. В буржуазии разочаровались, теперь рабочему классу не доверяют. В той буржуазии, которая даже через семь лет после первой мировой войны, — сделал он краткий экскурс в прошлое, — только за посредничество и транспортировку угля позволяла иностранным капиталистам класть в карман пятьдесят процентов причитавшейся народу прибыли. И это при благоприятной конъюнктуре! При возросшем спросе! Когда английские горняки бастовали… Я уж не говорю обо всем остальном, но ни за что ни про что половину прибыли отдавать: так даже в самые трудные времена у нас рабочие не хозяйничали! — И сожаление, злость, недоумение, звучавшие в его голосе, сменились гордостью.

Тут кто-то постучал тихонько в дверь.

Биркут сказал, обращаясь к Чечуге и Анджею:

— Это Юзек Конколь. — И предложил: — Сделаем небольшой перерыв.

Бумаги, а заодно стенограмма, которую они обсуждали, были быстро сдвинуты в сторону, чтобы светловолосый, черноглазый водолаз, самый молодой в Оликсне, мог положить на середине стола горелку для подводной резки.

— Давай сюда свой инструмент, — сказал Биркут и склонился над наконечником горелки. — Ага, — притворно удивился он, — вон ты что придумал!

Раз-другой крутнул он наконечник, отвинтил его и положил на стол соплом кверху. Теперь хорошо были видны пазы, которые делал Конколь, утверждая, что так горелка работает лучше.

— А что тебе это дает? — спросил Биркут.

Высокий парень в голубой шерстяной шапочке, какие надевают под шлем водолазы, не снимая и на поверхности, если снова предстоит спуск, перевел взгляд с наконечника на капитана.

— Так горелка без взрывов режет, равномерно.

— Поэтому он и перевыполняет норму на десять процентов. Это проверено, — дал пояснение Чечуга.

— Каждый на моем месте делал бы столько, кабы горелка без взрывов резала, — прибавил Конколь.

— Ты сварщик хороший, вот у тебя и без взрывов, — сказал Биркут. — Тебе атомную бомбу резать дай, и та у тебя не взорвется.

— Разве что меня только на тот свет шарахнет, — с коротким простодушным смехом обронил Конколь.

— У тебя еще все впереди, — в тон ему ответил Биркут.

Он присел на край стола и, вертя в руках усовершенствованный наконечник, задумался. У Конколя лицо тоже стало серьезным. Помолчав немного, сварщик повторил: