Валтасаров пир. Лабиринт

Но результат тот же. На маленьком катере догонять быстро удалявшийся гигант было абсурдно. К тому же бензин на исходе. Он знал это. Значит, продолжать плавание и думать нечего.

Он выключил мотор; сердце замирало от страха, по телу пробегала дрожь. Катер тихо покачивался на волнах. Затоптав тлеющий на дне огонь, Хаза плюхнулся на банку и с полчаса просидел, не шевелясь и ни о чем не думая. Потом потянулся к бутылке, в которой оставалось еще немного спирта. Сделав несколько глотков, вылил он остаток на руки и стал растирать лоб, затылок. Тер с остервенением, чтобы очухаться, прийти в себя. После этого запустил мотор и двинулся в обратный путь.

В двух километрах от берега он сбавил скорость. С трудом спустил на воду футляр с картиной и, закрепив руль неподвижно, направил катер в сторону порта. В расчете, что футляр с полым картонным валиком внутри заменит ему спасательный пояс, осторожно стал он погружаться в воду. Чем ближе к берегу, тем меньше шансов спастись, оставаясь на катере. А благополучно высадиться — и вовсе никаких. Он поникал: Степчинская за это время уже давно успела добраться до Оликсны, освободила Уриашевича, и сейчас они наверняка в управлении порта, откуда вот-вот выйдут в море — не столько даже для того, чтобы его схватить, сколько катер спасти.

«Пристукнуть надо было обоих, — с сожалением подумал он снова. — Память плохую, дурак, в семье не хотел оставлять по себе».

В создавшейся ситуации шум катера должен был привлечь внимание ближайших пограничных постов на берегу, а также охраны порта. Благодаря этому ему удастся добраться до выступающего в море мыса, с которого смотрел он сегодня вдаль, уйдя утром из дома, где провел свою последнюю на суше ночь. Доберется до берега и скроется под покровом ночи.

Но расчеты его не оправдались. Неважный пловец, раскисший вдобавок от выпитого спирта, в чем отдавал он себе отчет, Хаза все свои надежды возложил на «Пир». А тот подвел его. В футляр, поврежденный при повороте с дороги в лес, о чем он начисто забыл, стала просачиваться вода. Когда он это уразумел, было уже поздно. Все глубже погружаясь в воду, футляр почти не поддерживал его на поверхности. Хаза все цеплялся за него, но приходилось опускать в воду руки по самые плечи. Но и этого оказалось вскоре недостаточно, — уже и кончиками пальцев трудно стало дотянуться. В поисках опоры обхватил он его ногами. А руками бил по воде: балансировал, точно на канате, который ускользает из-под ног, раскачиваясь и дрожа. В конце концов в полутора километрах от мыса Хаза перестал ощущать футляр под ногами — треснутый, наполненный водой, отяжелевший, пошел он ко дну. Хазе удалось продержаться на поверхности еще минут десять.

Когда до берега оставался примерно километр, он почувствовал, что силы его на исходе. В ужасе стал звать он на помощь, но хриплый крик заглушила вода. Он захлебывался. Тонул. Последней промелькнувшей в голове мыслью было проверить, далеко ли еще до мыса, куда он стремился. Но сознание мутилось, и он ничего уже не мог различить. Вылезающие из орбит, широко раскрытые, близко посаженные глазки не увидели ничего, кроме сплошной тьмы.

* * *

На рассвете в оликсинское отделение милиции ворвалась девушка. Чулки, пальто и видневшиеся из-под него юбка и блузка были разорваны и все в грязи. Не в лучшем состоянии были руки, лицо и шея. Пропыленные, слипшиеся волосы торчали в разные стороны. Пошатываясь, она пробормотала что-то невнятное. И хотя по виду и бессвязному лепету можно было принять ее за пьяную или сумасшедшую, было в ее облике нечто, заставившее дежурного отнестись к ней со вниманием. Ей предложили сесть. Залпом выпила она два стакана воды. И только тогда, придя немного в себя, объяснила, что привело ее сюда.

В милиции знали уже об исчезновении катера. Возвращаясь поздно вечером с Замковой горы, Биркут с боцманом заглянули в порт. Им сразу бросилась в глаза неестественная поза сторожа. Стали тормошить старика, но тот не очнулся. В сознание пришел он только в управлении, куда вызвали доктора. Из рассказа его почерпнули немного. Обнаруженный возле будки грузовик тоже не объяснял ничего. По номеру установили, что он из Варшавы. Послали телефонограмму, однако ответа еще быть не могло. Всех, кого следовало, поставили в известность о случившемся. Но ни оликсинский порт, ни погранзастава ничего предпринять не могли, не располагая плавучими средствами, уничтоженными в войну. Только из Гданьска с наступлением дня должен был вылететь гидроплан.

Выслушав Галину, ее усадили на мотоцикл. В порту милицейским работникам сообщили адрес Уриашевича; разбуженные Зандова с дочкой, узнав, где их жилец, объяснили, как пройти в бомбоубежище. Галина сама хотела отпереть дверь, но руки у нее так дрожали, что пришлось отдать ключ милиционеру. Нежно, порывисто обняв Галину и едва выслушав несколько слов, Анджей заторопился в порт.