Вальтер Беньямин – история одной дружбы

В конце октября мне пришлось вернуться в Иерусалим, а Вальтер приехал в Берлин лишь в середине ноября. Между тем, хотя я неоднократно встречался во Франкфурте с Эрнстом Шёном и его женой, не пользовавшейся особенной симпатией Беньямина, которые много рассказывали мне о приездах Вальтера, какая-то странная боязнь удерживала меня от встречи с Адорно, которая тогда, так сказать, назрела и которой Адорно, пожалуй, тоже ожидал. Я написал об этом Вальтеру. Он ответил мне, что мои сдержанные замечания об Адорно не смогли помешать ему рекомендовать мне его первую, только что вышедшую книгу о Кьеркегоре³⁷⁴. «Впрочем, случай с этим автором настолько сложен, что он не поддаётся описанию. Если же я сообщу тебе, что уже во втором семестре, в продолжение предыдущего, он ведёт семинар по книге о барочной драме, никого не известив об этом в расписании, то перед тобой окажется небольшая миниатюра, которая могла бы до поры до времени сослужить свою службу. Независимо от этого ты безусловно должен принять его книгу к сведению». В Берлине я встретился с Дорой, которую нашёл очень изменившейся, а также, благодаря посредничеству общего друга, и с родственником Вальтера – Гюнтером Штерном (впоследствии Андерсом³⁷⁵) и его женой Ханной Арендт, для которой – что было тогда, разумеется, редкостью – Беньямин уже представлял собой важную духовную инстанцию.

Обложка книги Теодора Адорно «Кьеркегор – создание эстетического» (Tübingen: J. C. B. Mohr, 1933)

25 октября Вальтер написал мне в Иерусалим о своём положении то, что ещё раз варьировало вышеизложенное: его работы-де «теперь в Германии подверглись бойкоту, организованному так, будто я какой-то мелкий еврейский торговец одеждой в Нойштеттине³⁷⁶». «Франкфуртер цайтунг», дескать, вот уже четыре месяца оставляет без ответа его письма и не печатает его рукописи. «Письмо, в котором редакция “Литературного мира” извещает меня, что сейчас не нуждается в моём сотрудничестве, я оставлю для отдела рукописей Иерусалимской библиотеки, которая быстро схватится за него, коль речь идёт о диспозициях немецкого фатерлянда», – смутный намёк на распоряжения из его написанного два месяца назад завещания. В том же письме он горячо рекомендовал мне две книги: «Это “История большевизма” [Артура] Розенберга³⁷⁷, вышедшая у Ровольта, которой я обязан многими ценными сведениями. Вторая представляет собой небольшое исследование по философии языка, которое – несмотря на полное отсутствие теоретической обоснованности – всё же даёт много материала к размышлению. Она написана bis dato³⁷⁸ ничем не примечательным литератором Рудольфом Леонхардом и называется “Слово”³⁷⁹. Речь при этом идёт об ономатопоэтической теории слова, проиллюстрированной на примерах». Рекомендация относительно Розенберга запоздала, так как с этим автором, близким другом моего брата Вернера и историком античности из Берлинского университета, я уже был знаком, и мы обменялись нашими последними работами: его книгой о большевизме и моей большой статьёй «Каббала», в которой Розенбергу очень понравились места о диалектике Исаака Лурии, одного из величайших знатоков каббалы. Своей присланной мне книге он предпослал слова посвящения: «От Лурии до Ленина!».