«Дорогой Герхард,
чтобы сделать презентабельным прилагаемое послание, я счёл необходимым избавить его от всего личного.
Это не исключает того, что оно – в благодарность за твою инициативу – предназначено в первую очередь лично тебе. В остальном не мне судить, сочтёшь ли ты целесообразным дать его прочесть Шокену tel quel424
. Я со своей стороны считаю, что проник в комплекс Кафки глубоко, насколько это вообще в данный момент возможно для меня. В ближайшее время всё отступает на задний план перед моей работой о Бодлере.Я с удовольствием заметил, что многое начинает идти хорошо, как только я поворачиваюсь к нему спиной. Какие только упрёки в своё время не выдвигались в адрес тебя и в адрес Визенгрунда de part et d’autre425
! А теперь выясняется, что это был напрасный шум. Никто этому не рад больше, чем я.На днях я напишу Визенгрунду и упомяну письмо о Кафке. Конечно, ты можешь сообщить ему о нём. Но о перспективах на издание, которые могли бы адресоваться к нему, я прошу тебя упоминать лишь с чрезвычайной осторожностью и как твоё собственное, мне не известное намерение. Но не лучше ли будет вообще отставить всё это, судить тебе в зависимости от твоей оценки ситуации. Не выиграет ли дело, если от Визенгрунда не ускользнёт полуофициальный характер письма?
В крайнем случае, ты мог бы объяснить ему, что запросил у меня письмо для твоего архива моих эзотерических сочинений. Боюсь, что это объяснение ближе всего к истине.
В любом случае мои заметки дают мне право на скорейший и очень подробный отчёт о твоих походах вдоль и поперёк426
нью-йоркского еврейства. Этот отчёт я прошу тебя сделать как можно менее лаконичным, так как после твоего последнего письма от 6 мая и согласно моим собственным диспозициям шансы на нашу встречу пока остаются неопределёнными…От всего сердца, твой Вальтер.
P. S. Не забывай сообщать мне свои впечатления и всевозможные новости из Института».