Дорогой Вальтер,
твоё короткое письмо немного смутило меня, так как оно в конце требует от меня позиции, которую по отношению к тому, что ты там излагаешь, я занимать не могу. Ты описываешь свою ситуацию ещё раз. Только – это не то, что я хотел бы высказать. Я не оспаривал ни своеобразие твоей ситуации в буржуазном мире, ни (само собой разумеющуюся) оправданность принятия исторических решений на стороне революции, ни существование такого печального феномена, как соседство, или слабость, или как ещё его ни назови! И ведь ты справедливо говоришь, что твоё письмо пока не содержит никакого ответа на то, что излагаю я: а именно, дело не в том, что ты борешься, а в том, что ты борешься под личиной; что в своих сочинениях ты всё больше выставляешь материалистический вексель, погасить который ты вообще не способен – и притом не способен как раз из-за наиболее подлинного и субстанциального, чтó у тебя есть и чтó ты представляешь собой. Я ведь не оспариваю, что при случае можно писать, как Ленин; я нападаю только на вымысел – когда мы мним, будто делаем нечто, тогда как на самом деле мы делаем нечто совершенно иное. Я утверждаю, что хотя при таком напряжении двусмысленности жить можно (и это даже то, чего я опасаюсь), но как раз – выражаясь очень резко – от этого погибаешь, так как (и это как раз тот пункт, который я до тебя больше всего хочу донести) моральность идей при таком существовании должна истрепаться, а ведь это благо является жизненно важным и ни в коем случае не может быть нейтрализованным. Ты пишешь, что моё письмо касается не только тебя, но и многих других, с кем ты его склонен обсудить. Что ж – я могу это только приветствовать, а то, что оно касается Эрнста Блоха, ясно и мне – как ты уже мог узнать из того, что я тебе написал о его книге [«Следы»]. […] Ты пишешь: сделай встречное предложение. Оно может быть таким: признать тебя ответственным перед твоим гением, от которого ты временами столь бесперспективно пытаешься отречься. Самообман слишком легко оборачивается самоубийством, а твоё было бы – видит Бог – слишком дорого оплачено честью революционной правоверности. Для тебя опасна жажда общности – будь то даже апокалипсическая общность революции – больше, чем ужас одиночества, который говорит из стольких твоих произведений и на который я, однако, готов поставить больше, чем на ту метафорику, с помощью которой ты обманываешь себя относительно своего призвания.
От всего сердца