Вальтер Беньямин – история одной дружбы

После этого он и впрямь погрузился в полное молчание почти на три месяца, прежде чем – видимо, после возвращения Аси Лацис в Москву – написал – по-французски! – то (напечатанное) письмо от 20 января 1930 года, содержание которого меня потрясло. Оказывается, поездку в Палестину он сможет рассмотреть лишь по завершении бракоразводного процесса, которое не так близко. Он положил конец и всем моим надеждам, что выучит древнееврейский, находясь в Германии. Дескать, его честолюбие отныне нацелено на то, чтобы стать самым значительным литературным критиком немецкой литературы. Тем самым он отрёкся от всех упований прежних лет и от собственной речи, обращённой к Магнесу. Этим письмом было перечёркнуто моё письмо, написанное за несколько дней до того, которое якобы вернуло его – дружеским участием и пониманием его ситуации – «к употреблению родного языка». То, что я думал о возникшем положении, можно узнать из моего письма от 20 февраля 1930 года, которое закрывает эту тему [B. II. S. 510 и далее]. В нём я объяснил, что будет, «когда выяснится, что ты больше не рассчитываешь на подлинную встречу с еврейством – нигде, кроме нашей дружбы». «Для меня важнее знать, где ты есть на самом деле, а не чем ты собираешься заняться, поскольку жизнь твоя складывается так, что ты – в отличие от других – никогда не приходишь туда, куда шёл». Его ответ, который заставил себя ждать больше двух месяцев – что не могло меня удивить при сложившихся обстоятельствах, – очень взволновал меня. В нём он писал: «Живое еврейство я познал ни в каком другом обличье, как в твоём. Вопрос, как я отношусь к еврейству, это всегда вопрос о том, как я отношусь – не скажу “к тебе” (ибо моя дружба уже не будет зависеть ни от какого решения) – к силам, которые ты во мне пробудил». О глубине самопознания Беньямина свидетельствует следующая фраза: «От чего бы ни зависело это решение – сколь бы сильно оно ни входило в русло якобы чуждой ему ситуации, с одной стороны, а с другой, в той напряжённой нерешительности, которая свойственна мне во всех важнейших положениях моего бытия – оно будет принято очень скоро» [B. II. S. 513].

После состоявшегося развода ещё три месяца тянулась тяжба между Вальтером и Дорой по финансовому урегулированию, которая ставила его в затруднительное положение. Я написал ему, что Эша, моя жена, летом приедет в Европу и намеревается посетить его. Я попросил её указать ему на щекотливое положение, в каком я оказался из-за того, что он растратил сумму, выделенную на конкретные цели – особенно если, как теперь следовало ожидать, он не приедет в Иерусалим. Вальтер ответил мне 14 июня, с какой-то новой временной квартиры: