К началу мая Беньямин в достаточной мере обжился на Капри для того, чтобы всерьез приступить к своей работе о барочной драме. Он надеялся, что благодаря упорядоченному собранию цитат быстро напишет ее, но в реальности дело продвигалось медленно, порой мучительно медленно. Во-первых, приходилось думать не только о хабилитационной диссертации: нужно было как-то зарабатывать на хлеб, а новые берлинские знакомства начали обеспечивать его работой. В частности, благодаря дружбе с Шарлоттой Вольф он познакомился с ее другом Францем Хесселем (1880–1941), который был на 20 лет старше Беньямина, но происходил из очень похожей среды. В начале 1920-х гг. жизнь Хесселя как обеспеченного литератора кончилась так же, как и у Беньямина: во время экономической катастрофы его семья лишилась большей части своего значительного состояния, и Хессель был вынужден сам зарабатывать средства на жизнь. Он начал писать комментарии к культурной жизни для разделов фельетонов в германских газетах, а примерно в 1923 г. стал редактором в издательстве Rowohlt Verlag
, где работал внутренним рецензентом с 1919 г. В августе 1924 г. он опубликовал четыре перевода Беньямина из Бодлера в редактировавшемся им журнале Ровольта Vers und Prosa[182] («Стихотворение и проза»). Одним из первых крупных дел, порученных ему этим издателем, стала подготовка полного собрания сочинений Бальзака в 44 томах; перевод романа «Урсула Мируэ» для этого издания он поручил Беньямину. Эта работа отняла у Беньямина немало времени, прожитого им на Капри.Несмотря на необходимость работать, в глазах Беньямина Капри был идиллическим местом, полным luxe, calme, et volupte (
роскоши, покоя и наслаждения). Прошли целые века с тех пор, как он наслаждался таким спокойствием: сравнить с ним можно было лишь первые дни его пребывания в Швейцарии. Впервые за многие годы он смог удовлетворить свое ненасытное стремление к путешествиям, чередуя дни, проведенные на острове, и исследуя материковую Италию. Его маленькая компания совершила несколько вылазок на материк, а сам он пользовался любой возможностью для того, чтобы сопровождать гостей – Альфреда Зона-Ретеля, Саломона-Делатура с женой, а уже летом и Блохов – в поездках по окрестностям Неаполя, включая Помпеи, Салерно, Равелло, Поццуоли и все Амальфитанское побережье. Из множества встреч с классической древностью, состоявшихся в эти месяцы, сам он выделял визит в Пестум с его «непревзойденными» храмами: «Я был один, когда увидел их в августовский день в малярийный сезон, когда люди избегают этих мест. Штамп, связывавшийся в моем сознании со словами „греческий храм“ на основе изображений, которые мне случалось видеть, далек от реальности… Неподалеку от храмов видна узкая, пылающая синяя полоска моря… Всем трем… даже сейчас присущи почти вопиющие, ощутимые различия вследствие их витальности» (C, 249–250). Находясь на острове, он мог ежедневно уделять несколько часов тому, чтобы читать, писать и общаться с другими посетителями в местной таверне Zum Kater Hidigeigei («У кота Хидигайгай»), не находя в ней ничего неприятного, «кроме ее названия» (C, 242). На острове было так много немецких интеллектуалов, что там ему всегда было с кем поговорить. В число его собеседников входили самые разные люди – от левака Райха до консерватора Лехтера.В середине июня произошло событие, которому было суждено изменить жизнь Беньямина. Он познакомился с Асей Лацис (1891–1979), латышкой, которая училась в Москве и Петербурге, затем основала в Орле театр для детей рабочих, а впоследствии ставила пьесы в пролетарском театре в Риге. В 1922 г. в Берлине она завязала связи в окружении Брехта и сошлась с режиссером и театральным критиком Бернхардом Райхом. Осенью 1923 г. Райх и Лацис вслед за Брехтом отправились в Мюнхен, где Лацис работала ассистентом режиссера, когда Брехт ставил в театре Kammerspiele
свою пьесу «Жизнь Эдуарда II Английского»[183]. На пасху 1924 г. после премьеры пьесы Лацис вместе с Райхом повезла свою малолетнюю дочь Дагу на Капри, чтобы она оправилась там от легочного заболевания; вскоре после прибытия Беньямина Райх уехал в Париж, где его ждала работа. В мемуарах, написанных много лет спустя, Лацис так описывает свою первую встречу с Беньямином: