Вампирея капитана Блада

И, не найдя в своём обширном гнусном словаре подходящего ругательства, он так ударил лейтенанта кулаком, что чуть не сбил его с ног. Жемчужины рассыпались по песку.

Остальные офицеры тут же бросились на четвереньки, старательно разыскивая перламутровые шарики и едва дыша от жадности. А безумный Левасер, выхватив рапиру, с искорёженным от бешенства лицом встал перед капитаном Бладом.

– Ты заберёшь мальчишку только через мой труп!

– Что ж, не буду врать, будто бы я так уж против, – честно сказал Блад, и его шпага блеснула на солнце, – по букве нашего договора, любой из членов экипажа кораблей, кто утаит часть трофеев хотя бы на один песо, должен быть повешен на нок-рее. Но если тебе не нравится верёвка, так и быть, дрянь сортирная, я разделаюсь с тобой по-иному!

Он жестом приказал никому не вмешиваться, и они со звоном скрестили клинки.

Бедные дети губернатора д’Ожерона уставились на дерущихся, совершенно не представляя, чем всё это закончится. Между тем Волверстон рявкнул матом на тех двоих французов, что ещё удерживали девушку, и они мигом сняли бечёвку с её головы, поставили дочь губернатора на ноги, развязали руки, отряхнули песчинки с подола и даже предложили подтаявшую шоколадку. Но она гордо отвергла их предложение.

Собственно, сама дуэль завершилась очень быстро. Дикий напор Левасера уступил опыту и ловкости ирландца. Он дважды имитировал отступление, а потом в длинном прыжке, практически проехавшись спиной по песку, пронзил противника шпагой в том месте, где тот менее всего ожидал удара. Пираты покраснели…

Мерзавец навзничь рухнул на белый песок, а капитан Блад, стоя над сражённым противником, спокойно улыбнулся ему в лицо, демонстрируя длинные белые клыки.

– Ты… вампир?!

– Я говорил, что показываю зубы только врагам.

– Ты… ты… я же не знал… таких вампиров не бывает, – с последним вздохом проскулил Левасер.

– Я один такой, – равнодушно ответил Блад, – думаю, это аннулирует наш договор.

Каузак бросил циничный взгляд на корчившееся в судорогах тело своего капитана. Сейчас его люди не питали к нему ни любви, ни жалости. Ими руководила лишь алчность. И Питер Блад искусно сыграл на этом, вовремя обвинив француза в самом тяжком преступлении – единоличном присвоении того, что могло быть обращено в золото и честно поделено между всеми корсарами. Такое никому не прощается.

Поэтому, когда остальная команда «Ла Фудра», угрожающе рыча и размахивая кулачками, спустилась к отмели, Каузак с офицерами успокоили их демонстрацией жемчужин. Но, видя, что некоторым всё ещё мало, капитан Блад для ускорения благоприятной развязки весомо добавил:

– Айда на нашу стоянку, парни! Там вы прямо сейчас можете получить свои две пятых добычи с захваченного нами «Сантьяго». Как видите, я всегда поступаю честно. Кстати, выпивка тоже есть…

И вот тут уже все пираты одобрительно зашумели. Сопровождая Блада, они вместе с обоими пленниками пересекли остров и пришли к стоянке «Арабеллы». Им было что делить, но уже не было из-за чего драться. Остаться, дабы с почестями похоронить труп Левасера, никто не пожелал. Уж такие они переменчивые французы…

…Во второй половине дня, после раздела добычи, Каузак, избранный временным капитаном «Ла Фудра», по требованию своих людей застенчиво предложил капитану Бладу услуги всей французской команды.

– Укуси меня вампир, я согласен, – возможно, даже слишком поспешно ответил доктор, – но вы должны помириться с голландцами, больше не хулиганить и вернуть им бриг вместе с грузом.

Все условия были приняты без вопросов, а капитан Блад отправился к своим пленникам (гостям?), детишкам вампирского губернатора Тортуги.

Мадемуазель д’Ожерон и её брат нос к носу сидели в большой каюте «Арабеллы».

Бенджамэн, чёрный слуга и повар Блада, поставив на стол вино и фрукты, на ломаном английском уговаривал их поесть. Сестричка на нервном стрессе успела слупить аж четыре банана, прежде чем поняла, что брат ничего не ест, но смотрит на неё как на врага народа.

– Чё? Я, когда нервничаю, всегда жру!

– Даже если мы попали из огня да в полымя?

– Ой, да ладно, ну чего ты как этот…

Парень отвернулся к перегородке. Прикончив с горя ещё пару апельсинов и авокадо, пылкая мадемуазель д’Ожерон, мучимая неизвестностью, но не совестью, бросилась на колени, умоляя брата о прощении за все страдания, которые она причинила ему своим легкомыслием. Согласитесь, что «легкомыслие» – это ещё очень мягкое слово…

Однако теперь её младшего братца тоже перемкнуло:

– А знаешь, пожалуй, я даже хочу, чтобы до тебя наконец дошло, что ты натворила. Сейчас нас перекупил другой пират, и теперь мы принадлежим ему. К тому же он вампир! Все видели его зубы. Надеюсь, тебе понятно, что он может… м-м?

– Я буду слёзно умолять его отпустить тебя, милый Анри! Пусть делает со мной что угодно! Что захочет! Буквально в любом месте, при всех и как ему это будет угодно, лишь бы ты не страдал…