Вампитеры, фома и гранфаллоны

ВОННЕГУТ: Умер журнал «Лайф». Сотрудники этого издания приехали с камерами, напоминающим осадные гаубицы. Мы вместе там болтались. У нас была аккредитация от «Харпера». Когда же журналисты из «Лайф» вернулись со своими фотографиями домой, то обнаружили, что их журнал умер. Неплохой символ, не правда ли? Наша планета, покинутая астронавтами, летящими на Луну, стала безжизненной!

На космодром мы отправились, потому что на коктейле в Нью-Йорке встретили шведа-журналиста, он говорил, что плачет во время каждого запуска. Кроме того, мне и брат советовал поехать: «Когда видишь подъем корабля, то думаешь – это того стоит».

«ПЛЕЙБОЙ»: Вы сказали, что там был сильный эротический компонент?

ВОННЕГУТ: Да, это был грандиозный, буквально космический половой акт. Но там налицо обычно и некая таинственность, чтобы факты не были столь явными. Поэтому все рассказы о пусках сдержанны. Обычно в них и намека нет на то, сколь мощно пуск корабля влияет на наблюдателя. Что скажут налогоплательщики, поняв, что они оплачивают коллективный оргазм нескольких тысяч фриков, которые стоят на расстоянии мили от пускового стола? И это в высшей степени мощный оргазм. То есть тебя трясет, и ты теряешь контроль над эмоциями. Кроме того, есть нечто необычное в звуке, который проносится над поверхностью воды и сотрясает ее. Насколько мне известно, существуют звуки особой частоты, они могут заставить человека непроизвольно обделаться. Звук может сильно бить по внутренностям.

«ПЛЕЙБОЙ»: Как долго длится этот звук?

ВОННЕГУТ: Примерно минуту. Это был ночной старт, а поэтому мы могли держать корабль в поле зрения гораздо дольше, чем днем. Потому и звук длится дольше. Но определить сложно. Это как описывать автомобильную аварию – тут трудно доверять собственной памяти. Свет от пламени был также чрезвычайно интенсивен; его след на сетчатке оставался достаточно долго – наверное, не следовало на него глазеть.

«ПЛЕЙБОЙ»: А как на все это реагировали присутствующие?

ВОННЕГУТ: Совершенно потеряли рассудок. Они, казалось, трахаются со Вселенной. А после стояли робкие и одновременно самодовольные. Кроме того, в их глазах читалось: никто не имеет права сообщить окружающему миру, что НАСА содержит самый дорогой и крутой в истории человечества массажный кабинет. Когда я возвращался в Нью-Йорк, то по пути из аэропорта разговаривал с таксистом, и он сказал то, что я всегда думал: тратить деньги на космос можно, когда мы можем себе это позволить. Таксист добавил, что нам необходимы хорошие больницы и школы, а ему самому нужен дом. Он был приличный человек и не дурак. Работал двадцать четыре часа в сутки: с двух ночи и до трех пополудни на почте, а потом – крутил баранку в такси. Поверьте мне, он знал, что на Луне нет ничего особенного. Но если бы НАСА оплатила ему поездку на мыс Кеннеди, да еще и предоставила бы пропуск в вип-секцию или секцию для прессы, он наверняка понял бы, где тут истинные лакомства.

«ПЛЕЙБОЙ»: Вьетнамская война стоила нам даже больше, чем космическая программа. Как вы думаете, что она с нами сделала?

ВОННЕГУТ: Разбила нам сердца. Война продлила то, что началось с Хиросимы: мы начали все глубже и острее осознавать, насколько мы жестоки. Кроме того, Вьетнам отнял у нас иллюзию, что мы каким-то образом можем контролировать правительство. Думаю, мы потеряли контроль над правительством. Война сделала явным то, что у обычных граждан нет ни малейшего шанса оказать воздействие на собственное начальство – даже с помощью гражданского неповиновения или массовых демонстраций. Правительство просто не станет отвечать – что бы граждане ни делали. Это урок, который испепелил нам души. На симпозиуме в ООН я встретил Ганса Моргентау и рассказал ему, что, когда преподавал в Айове и Гарварде, мои студенты показывали отличные литературные навыки, но им не о чем было писать. Частично это было вызвано пониманием того, что за прошедшие восемь лет правительство научилось не отвечать на то, что́ мы думаем и говорим. Ему просто неинтересно. Возможно, так было и раньше, но наши правители не давали нам понять так ясно, что наше мнение вообще ничего не значит. А Моргентау говорил, что вроде бы собирается начать новую книгу, но сомневается, стоит ли игра свеч. Если никто ни на что не обращает внимания, чего суетиться? Стократ занятнее писать книгу, которая каким-то образом оказывает влияние на происходящие события, на то, что и как люди думают. Но президент дал совершенно ясно понять, что он изолирован от всех возможных влияний.

«ПЛЕЙБОЙ»: Каково ваше мнение о Никсоне?