Ван Гог. Письма

на первую выставку пошлю только этюды. Ведь на сегодня у меня есть, пожалуй, только две

попытки настоящих композиций – «Ночное кафе» и «Сеятель».

Как раз, когда я тебе писал, в кафе вошел маленький крестьянин, похожий на нашего

отца.

А похож он на него до ужаса, особенно линиями рта – нерешительными, усталыми,

расплывчатыми. До сих пор сожалею, что не смог его написать.

555 note 60

Если Гоген объединится со мной и, со своей стороны, не станет требовать слишком

много за картины, ты, наверно, согласишься дать работу двум художникам, которые без тебя

совершенно беспомощны. Не спорю, ты абсолютно прав, утверждая, что это не принесет тебе

денежной выгоды, но, с другой стороны, ты как бы последуешь примеру Дюран-Рюэля,

который начал скупать у Клода Моне его полотна задолго до того, как тот завоевал известность.

Тогда Дюран-Рюэль тоже ничего на них не зарабатывал и был завален работами Моне, не

находившими сбыта; но в конце концов оказалось, что поступал оп разумно, и сегодня он может

утверждать, что взял свое.

Для меня лично ясно, с какими денежными затруднениями связана вся эта затея;

поэтому я о ней и не распространяюсь. Но мы вправе потребовать, чтобы Гоген был честен с

нами: приезд его друга Лаваля на какое-то время открыл ему новые материальные возможности,

и, сдается мне, он заколебался между Лавалем и нами.

Не упрекаю его за это. Но если Гоген не упускает из виду свои интересы, ты тоже не

должен пренебрегать своими – я имею в виду возмещение твоих расходов за счет картин; это

только справедливо. Для меня-то вполне очевидно, что, будь у Лаваля в кармане хоть су, Гоген

давно бы отделался от нас… Он будет нам верен лишь в том случае, если ему это выгодно или

если он не найдет чего-нибудь получше; но ничего лучшего он не найдет и поэтому ничего не

потеряет, перестав с нами хитрить…

Голова моя полна идей, так что, несмотря на одиночество, у меня нет времени думать и

копаться в себе; я работаю, как машина по изготовлению картин. Надеюсь, что эта машина

теперь уже не остановится…

У меня готов этюд старой мельницы, написанный в тех же приглушенных тонах, что и

«Дуб на скале» – тот этюд, который, по твоим словам, ты отдал обрамить одновременно с

«Сеятелем».

Мысль о «Сеятеле» по-прежнему не выходит у меня из головы. Такие утрированные

этюды, как «Сеятель», а теперь «Ночное кафе», обычно кажутся мне дрянными и жутко

уродливыми, но когда я чем-нибудь взволнован, например, статейкой о Достоевском, которую

прочел здесь, они начинают мне представляться единственными моими работами, имеющими

серьезное значение.

Готов у меня теперь и третий этюд – пейзаж с заводом: над красными крышами в

красном небе огромное солнце, словно природа взбешена злобным дующим целый день

мистралем.

Что касается дома, то я постепенно привыкаю к нему и он очень успокаивает меня. Разве

я стану работать хуже лишь от того, что буду жить на одном месте и в разные времена года

наблюдать одни и те же сюжеты? Напротив, видя весной те же сады, летом те же хлеба, я

невольно заранее представлю себе свою работу и сумею разумнее построить планы на будущее.

536 note 61

Прилагаю письмо Гогена, прибывшее одновременно с письмом Бернара. Это настоящий

вопль отчаяния: «Мои долги растут с каждым днем».

Я ни на чем не настаиваю – решать ему. Ты предлагаешь ему здесь кров и

соглашаешься принять в уплату единственное, что он имеет, – его картины. Если же он

требует, чтобы ты, кроме того, оплатил ему дорожные расходы, то это уж слишком. Во всяком

случае, ему следовало бы первому предложить тебе свои картины и обратиться к нам обоим в

несколько более определенных выражениях, чем такие фразы, как: «Мои долги растут с

каждым днем, поэтому поездка становится все менее и менее вероятной». Он поступил бы

разумнее, сказав прямо: «Я согласен, чтобы мои картины попали в ваши руки, поскольку вы ко

мне хорошо относитесь, и предпочту быть в долгу у вас, любящих меня людей, чем и дальше

квартировать у моего теперешнего хозяина».

Впрочем, он страдает желудком, а кто страдает желудком, у того нет свободы воли.

Пусть Гоген согласится, чтобы все шло в один котел, и полностью передаст тебе свои

работы, так чтобы мы перестали считаться друг с другом и все у нас было общее.

Думаю, что, объединив средства и усилия, мы через несколько лет совместной работы

все окажемся в выигрыше.

Если мы объединимся на таких условиях, ты почувствуешь себя не скажу более

счастливым, но более художником, более творцом, чем работая со мною одним.

Мы же, то есть Гоген и я, особенно отчетливо осознаем, что обязаны добиться успеха:

ведь каждый будет работать не только на себя и на карту будет поставлена гордость всех нас

троих. Вот как, думается мне, обстоят дела…

Но удастся нам это лишь в том случае, если Гоген будет честен с нами. Мне не терпится

узнать, что он тебе пишет. Я лично выложу ему все, что думаю, но мне не хотелось бы писать

такому большому художнику грустных, горьких или обидных слов. С точки зрения денежной

дело приобретает серьезный оборот: переезд, долги, да к тому же оборудование здешнего дома,

которое еще не закончено.