Ван Гог. Письма

Став хозяином своего карандаша, акварели, офорта, я смогу вернуться в край шахтеров и

ткачей, чтобы поработать над натурой основательнее, чем до сих пор. Но сначала надо овладеть

мастерством. Покамест заканчиваю и надеюсь, ты сочтешь правильным то, о чем я тебе писал.

138 Брюссель, 1 ноября

Бульвар дю Миди, 72

Если бы я нашел постоянную работу – tant mieux, 1 но я не смею рассчитывать на это –

предварительно мне еще многому надо научиться…

l Тем лучше (франц.).

Был я также у господина ван Раппарда. Он живет сейчас на улице Травестьер, 6-а. Мы

поговорили. Он человек довольно приятный. Из работ его я видел только несколько маленьких

пейзажей, сделанных пером. Живет он, однако, богато, и я не знаю, тот ли он человек в

денежном отношении, с которым бы я мог вместе жить и работать. В любом случае зайду к

нему еще раз. У меня такое впечатление, что к жизни он относится вполне серьезно.

Мой мальчик, останься я в Кеме еще хоть на месяц, я заболел бы от постоянной нужды.

Поверь, я не роскошествую и здесь: пища моя состоит в основном из черствого хлеба и

картофеля или каштанов, которые продаются тут на каждом углу; впрочем, если комната у меня

будет чуточку получше и если я время от времени смогу себе позволять обед в ресторанчике, я

вполне выдержу. Однако в течение почти двух лет, проведенных в Боринаже, мне приходилось

очень туго – это действительно была далеко не увеселительная поездка. Расходы мои здесь

составят немножко больше шестидесяти франков, но тут уж ничего не поделаешь. Материалы

для рисования, образцы для копирования, например по анатомии, – все это стоит денег, но все

это необходимо, иначе я никогда не окуплю теперешние расходы и ничего не добьюсь.

140 Брюссель, январь 1881

Почти каждый день у меня новая модель – старый носильщик, или какой-нибудь

рабочий, или мальчишка, которого я уговорил позировать. В следующее воскресенье ко мне,

может быть, придут позировать один или два солдата. Настроение у меня сейчас сильно

поднялось, поэтому я совсем по-другому и в гораздо лучшем свете представляю себе и тебя, и

людей вообще. Нарисовал я также еще один пейзаж – вересковую пустошь, чего уже давно не

делал.

Я очень люблю пейзажи, но еще в десять раз больше – те потрясающе правдивые

жанровые этюды, которые так мастерски рисовали Гаварни, Анри Менье, Домье, де Лемюд,

Генри Пиль, Т. Шулер, Эд. Морен, Г. Доре (например, в своем «Лондоне»), А. Лансон, де Гру,

Фелисьен Ропс и др.

Я вовсе не рассчитываю подняться так же высоко, как они, но все-таки надеюсь, что,

продолжая рисовать рабочих и т. д., смогу когда-нибудь иллюстрировать журналы или книги.

Главное – иметь возможность нанимать побольше натурщиков, в том числе и женщин; тогда я

двинусь вперед еще успешнее – я это чувствую и знаю.

Вероятно, таким путем я научусь делать и портреты, но, конечно, при условии, что буду

работать напряженно – «ни одного дня без линии», как сказал Гаварни.

142 Брюссель, 2 апреля 1881

Я узнал от отца, что ты, без моего ведома, в течение долгого времени посылал мне

деньги и тем самым сильно помог мне перебиться. Прими мою самую сердечную

благодарность. Я твердо уверен, что ты в этом не раскаешься: таким путем я выучусь ремеслу и,

хотя, конечно, не разбогатею от него, но, во всяком случае, крепко став на ноги как

рисовальщик и регулярно получая заказы, заработаю свои сто франков в месяц – минимум, без

которого не прожить…

Дешевле всего мне было бы, пожалуй, провести лето в Эттене – там есть что рисовать.

Если ты одобряешь мое решение, можешь написать об этом отцу; я готов пойти нашим

навстречу в вопросе об одежде и прочем – не исключено ведь, что летом я снова встречусь там

с К. М.

Насколько мне известно, серьезных возражений против моего приезда нет. В семейном

же кругу и вне его обо мне всегда будут судить и рядить по-разному, и ты всегда будешь

слышать самые противоречивые отзывы обо мне.

И я никого за это не виню, потому что сравнительно мало кто знает, почему художник

поступает так или иначе. Каждого, кто ищет живописные места или типы, кто суется в разные

дыры и закоулки, мимо которых другие проходят равнодушно, крестьяне и обыватели всегда

подозревают в дурных намерениях и всяческих мерзостях, хотя они, конечно, и в голову-то ему

не приходили.

Крестьянин, который видит, как я битый час сижу перед старым деревом и рисую его

ствол, считает, что я рехнулся и, разумеется, смеется надо мной. Молодая дама, которая воротит

нос от рабочего и его залатанной, засаленной, грязной одежды, не может, разумеется, понять,

зачем кто-то едет в Боринаж или Хейст и спускается в забои шахты; она тоже приходит к

выводу, что я сумасшедший. Но мне, конечно, безразлично, что обо мне думают, если только

ты, и господин Терстех, и К. М., и отец, и другие, с кем я имею дело, не поверят в мое

сумасшествие и, воздержавшись от ненужных упреков, скажут: «Этого требует твоя работа, и

мы понимаем, почему ты поступаешь так, а не иначе».

Итак, повторяю, при сложившихся обстоятельствах у меня нет серьезных причин не

поехать в Эттен или Гаагу, даже если меня будут осуждать некоторые хлыщи и дамочки.

ЭТТЕН

АПРЕЛЬ 1881 – ДЕКАБРЬ 1881