бледной улыбкой последней розы на увядающем кусте. Под деревьями пустые каменные
скамьи, темный самшит; желтое небо отражается в луже: недавно был дождь. Последний
отблеск солнца усиливает темную охру до оранжевого. Между стволами там и сям бродят
черные фигурки.
Как видишь, вся эта комбинация красной охры, зеленого, омраченного серым, и черных
штрихов, обозначающих контуры, вызывает ощущение тоски, от которой часто страдает кое-кто
из моих товарищей по несчастью и которую они называют «черно-красной». А мотив огромного
дерева, пораженного молнией, и болезненная зелено-розовая улыбка последнего осеннего
цветка еще больше акцентируют это настроение.
На другом полотне изображено солнце, восходящее над зеленями; линии борозд убегают
вверх по холсту к стене и к цепи лиловых холмов. Поле – фиолетовое и желто-красное. Белое
солнце окружено большим желтым ореолом. Здесь, в отличие от первого холста, я старался
выразить покой, великую безмятежность.
Я пишу тебе об этих двух работах, в особенности о первой, с целью напомнить, что
выразить тоску можно и без всякой оглядки на Гефсиманский сад; а для того, чтобы создать
нечто мирное, успокаивающее, нет необходимости изображать персонажи нагорной проповеди.
Ах, тот, кто зачитывается Библией, поступает, разумеется, мудро и правильно; но
современность настолько сильно владеет нами, что даже когда мы пытаемся умозрительно
оживить для себя прошлое, мелкие события повседневной жизни неизменно нарушают ход
наших размышлений и наши дела поневоле возвращают нас к личным переживаниям –
радости, скуке, страданию, гневу, усмешке!
Библия, Библия! Милле с самого детства воспитывался на ней, он только и делал, что
читал ее! И однако он никогда или почти никогда не писал библейских картин. Коро, правда,
написал «Сад Гефсиманский» с Христом и звездой пастуха – и как возвышенно! В его
творчестве чувствуются Гомер, Эсхил, Софокл, а иногда и Евангелие – но настолько же
незаметно, насколько у него всегда преобладают современные, общие всем нам чувства. Ты
скажешь: а Делакруа? Делакруа, да! Но тогда тебе придется совсем по-иному изучать, да,
изучать историю, чтобы поставить все на свое место.
Итак, старина, с библейскими картинами ты дал маху. Это ошибка, хотя не каждый
способен совершить такую ошибку. Ну что ж, ты ее осознаешь, и ото будет, смею заверить,
потрясающе здорово. Иногда, чтобы найти свою дорогу, нужно поплутать. Возьми же реванш,
нарисовав твой сад таким, как он есть, или что-нибудь другое. Как бы то ни было, искать
возвышенное, благородное в фигурах – это очень хорошо; твои этюды свидетельствуют о
сделанном усилии, значит, время потрачено не впустую. Уметь делить холст на большие и
сложные планы, находить контрасты линий и форм – все ото, конечно, техника, трюки, кухня,
если хочешь, но в конце концов это свидетельствует о том, что ты все полнее овладеваешь
своим ремеслом, а это – отлично.
Как ни мерзко, как ни трудно заниматься живописью в наши дни, тот, кто избрал ее
своим ремеслом и усердно работает, – тот человек долга, надежный и верный. Общество часто
обрекает нас на весьма тягостное существование; отсюда – бескрылость и несовершенство
наших работ. Думаю, что даже Гоген и тот страдает от этого, что даже он не может достичь
того, на что способен. Я, например, мучаюсь от полного отсутствия моделей. Зато здесь есть
прекрасные виды. Я сделал пять холстов размером в 30: оливковые деревья. И если я остаюсь
еще здесь, то лишь потому, что здоровье мое быстро восстанавливается. То, что я делаю, –
жестко, сухо, но я стараюсь закалить себя грубой работой и избегаю всяких абстракций из
боязни, как бы они не расслабили меня.
Видел ли ты мой этюд жнеца: поле, желтые хлеба и желтое солнце? Это не то, чего я
хотел, но тем не менее я вплотную подошел здесь к этому чертову желтому цвету. Я имею в
виду тот, что написан густо и сделан одним духом.
Хотелось бы поговорить с тобой еще о многом, но если я пишу тебе сегодня, то лишь
потому, что голова моя немного окрепла: раньше, до полного выздоровления, я боялся
напрягаться. Мысленно жму руку тебе, а также Анкетену и всем друзьям, кого увидишь.
P. S. Нет нужды говорить, как мне жаль и тебя и твоего отца, который не счел нужным
дать тебе возможность провести сезон с Гогеном. Последний пишет мне. что по состоянию
здоровья тебе дали годовую отсрочку от военной службы. Благодарю за описание египетского
дома. Я хотел бы только знать, больше он или меньше наших хижин и, кроме того, его
пропорции по отношению к человеческой фигуре. Особенно мне нужны сведения об окраске.
Б. 22. См. письма к Полю Гогену.
ПИСЬМА К ПОЛЮ ГОГЕНУ
ИЮНЬ 1888-ИЮНЬ 1890
Отношения Винсента с Полем Гогеном (1848-1903), крупнейшим французским
художником периода постимпрессионизма, были весьма сложными. Чувства дружбы и
уважения, которые Ван Гог неизменно питал к Гогену после личного знакомства,
состоявшегося в Париже в ноябре 1886 г., встречали у последнего то горячий отклик, то
неприязнь и скрытую вражду. Кульминационным пунктом отношений между художниками