Ван Гог. Письма

– таков наш долг, долг торговцев картинами. Вам ведь, вероятно, известно, что я тоже долгие

годы занимался торговлей картинами, а я не привык презирать ремесло, которым кормлюсь.

Покамест будет достаточно, если я скажу Вам, что, по видимости находясь далеко от

Парижа, Вы отнюдь не утратите непосредственной связи с ним. Последние дни я работаю

особенно лихорадочно – бьюсь над пейзажем: голубое небо над огромным зеленым,

пурпурным и желтым виноградником с черными и оранжевыми лозами.

Пейзаж оживлен фигурками дам с красными зонтиками и сборщиков винограда с

тачкой. На переднем плане серый песок. Полотно размером, как обычно, в 30, предназначено

для декорации, украшающей дом.

Я написал свой автопортрет в пепельных тонах. Пепельный цвет, получившийся в

результате смешения веронеза с французским суриком, на фоне бледного веронеза образует

единое целое с коричневато-красной одеждой. Утрируя свою личность, я стремился придать ей

характер бонзы, простодушного почитателя вечного Будды. Портрет дался мне нелегко, и мне

еще придется его переделать, если я хочу успешно воплотить свой замысел. Мне предстоит еще

долго избавляться от отупляющих условностей нашего цивилизованного мира, прежде чем я

отыщу более удачную модель для более удачной картины…

Я нахожу, что мои взгляды на искусство выглядят на редкость банальными рядом с

Вашими. Надо мной все еще тяготеют грубые скотские стремления.

Я. забываю обо всем ради внешней красоты предметов, воспроизвести которую не умею:

я вижу совершенство природы, но на картинах она у меня получается грубой и уродливой.

Тем не менее я взял такой разбег, что мое костлявое тело неудержимо несется прямо к

цели. Отсюда – искренность, а порой, может быть, даже оригинальность моего восприятия,

если, конечно, мне попадается сюжет, с которым способна справиться моя неумелая и неловкая

рука.

Мне думается, если Вы уже теперь почувствуете себя главою той мастерской, которую

мы попытаемся превратить в приют для многих наших сотоварищей и которую наши отчаянные

усилия помогут нам постепенно оборудовать, – мне думается, тогда Вы после всех Ваших

теперешних болезней и денежных затруднений почерпнете относительную бодрость в мысли о

том, что, отдавая нашу жизнь, мы, вероятно, приносим тем самым пользу грядущему поколению

художников, а ему сужден долгий век.

Эти края уже видели культ Венеры, носивший в Греции по преимуществу

художественный характер; видели они также поэтов и художников Возрождения. А где могли

расцвести такие явления, там расцветет и импрессионизм. И мне хотелось бы написать этот сад

так, чтобы, глядя на него, люди думали о былом певце здешних мест (вернее, Авиньона)

Петрарке и о новом их певце – Поле Гогене.

Как ни беспомощен этот набросок, Вы при виде его, вероятно, все-таки почувствуете,

что, устраивая нашу мастерскую, я с большим волнением думал о Вас…

Боюсь только, что Бретань Вам покажется красивее, чем этот край, хотя он так же

хорош, как вещи Домье, – здешние фигуры часто до странности напоминают его. Однако Вы

не замедлите обнаружить тут также древность и Возрождение, дремлющие под покровом

современности. Воскресить их – Ваше дело.

Бернар пишет, что он, Море, Лаваль и еще кто-то собираются меняться со мною. Я в

принципе горячий сторонник обмена работами между живописцами, поскольку убедился, что

такой обмен играл большую роль в жизни японских художников. Поэтому я пришлю Вам на

днях все достаточно просохшие вещи, которыми располагаю, с тем, чтобы Вы могли выбрать

первым. Но я никогда не соглашусь на подобный обмен, если он лишит Вас таких значительных

работ, как Ваш автопортрет, который, право, слишком хорош. Нет, я не решусь отнять его у

Вас, так как мой брат охотно возьмет его в уплату за весь первый месяц.

Б 22

Дорогой Гоген,

Благодарю за письмо и в особенности за обещание быть здесь уже к двадцатому.

Разумеется, при обстоятельствах, о которых Вы упоминаете, поездка по железной дороге не

будет для Вас увеселительной прогулкой; поэтому Вы поступаете очень разумно, откладывая

переезд до того дня, когда вам удастся совершить его без особых неудобств. Но если откинуть в

сторону это соображение, я почти завидую Вам: по дороге Вы на протяжении многих-многих

лье увидите разные края во всем великолепии осени.

У меня еще живо в памяти то волнение, в которое меня поверг прошлой зимой переезд

из Парижа в Арль. Как я ждал, когда же, наконец, передо мной откроется нечто похожее на

Японию! Ну, да это все ребячество.

Знаете, на днях, когда я писал Вам, у меня от усталости что-то сделалось с глазами. Но

теперь, отдохнув два с половиной дня, я опять принялся за работу, хоть и не рискую еще писать

под открытым небом. Для моей декорации я сделал новое полотно размером в 30 – мою

известную уже Вам спальню с мебелью из некрашеного дерева. Мне было бесконечно приятно

писать этот интерьер, выполненный без всяких ухищрений, с простотой a la Сёра, плоскими и

грубыми, пастозными мазками: бледно-лиловые стены, блеклый, приглушенно красный пол,

кресла и кровать – желтый хром, подушки и простыня – очень бледный лимонно-желтый,