Ван Гог. Письма

положении; я тебя не знаю; убирайся – ты мне мешаешь». Боже мой, почему я должен бояться

Терстеха, какое мне дело до его приговоров: «Не годно для продажи» или «Неприглядно»?

Когда я чувствую себя подавленным, я смотрю на «Землекопов» Милле или «Скамью бедных»

де Гру, и Терстех со всей своей болтовней начинает казаться мне таким маленьким, ничтожным

и убогим, что настроение у меня поднимается, я раскуриваю трубку и снова принимаюсь

рисовать. Если в такой момент на моем пути когда-нибудь окажется какая-либо

«цивилизованная» личность, она рискует услышать от меня весьма отрезвляющие истины.

Ты спросишь меня, Тео, относится ли это и к тебе? Отвечаю: «Тео, давал ли ты мне

хлеб, помогал ли ты мне? Да, давал и помогал; следовательно, к тебе это, конечно, не

относится». Но иногда мне приходит в голову мысль: «Почему Тео не художник? Не надоест ли

когда-нибудь и ему эта «цивилизация?» Не пожалеет ли он впоследствии, что не порвал с

«цивилизацией», не обучился ремеслу художника, не надел блузу и не женился?» Впрочем,

возможно, что этому препятствуют причины, которых я недооцениваю. Я не знаю, успел ли ты

уже узнать о любви то, что собственно является азбукой ее. Ты, возможно, сочтешь такой

вопрос дерзостью с моей стороны? Я просто хочу сказать, что лучше всего понимаешь, что

такое любовь, когда сидишь у постели больной, да еще без гроша в кармане. Это тебе не

срывать клубнику весной – удовольствие, которое длится лишь несколько дней, тогда как все

остальные серы и безрадостны. Но и в самой этой безрадостности познаешь нечто новое.

Иногда мне кажется, что ты это знаешь, а иногда – что нет.

Я хочу пройти через радости и горести семейной жизни для того, чтобы изображать ее

на полотне, опираясь на собственный опыт. Когда я вернулся из Амстердама, я почувствовал,

что моя любовь – такая верная, честная и сильная – в полном смысле слова убита. Но и после

смерти воскресают из мертвых. Resurgam. 1

1 Я воскресну (лат.).

Как раз в это время я и нашел Христину. Колебаться и откладывать было неуместно,

надо было действовать. Если я не женюсь на ней, значит, с моей стороны было бы порядочнее с

самого начала не заботиться о ней. Однако такой шаг разверзнет передо мною пропасть – ведь

я, что называется, решительно «порываю со своим кругом»; однако это не запрещено и в этом

нет ничего дурного, хотя весь свет держится противоположного мнения. Я устрою свою

домашнюю жизнь на тот же лад, что любой рабочий: так я буду больше чувствовать себя дома,

чего давно желал, но не мог добиться. Надеюсь, что ты и в дальнейшем не откажешься

протянуть мне руку через пропасть. Я писал о ста пятидесяти франках в месяц, но ты считаешь,

что мне понадобится больше. Давай прикинем. С тех пор как я ушел от Гупиля, мои расходы в

среднем никогда не превышали ста франков в месяц, за исключением тех случаев, когда мне

приходилось разъезжать. У Гупиля я тоже получал сначала тридцать гульденов, а впоследствии

сто франков.

Правда, в последние несколько месяцев я тратил больше, но ведь я должен был

обзавестись хозяйством. И вот я спрашиваю тебя – разве расходы эти неразумны и чрезмерны?

К тому же ты знаешь, чем они были вызваны. А сколько раз за эти долгие годы я имел даже

куда меньше ста франков! Если же из-за разъездов у меня бывали кое-какие дополнительные

расходы, так разве деньги пропали зря? Ведь я же выучился разным языкам и пополнил свое

образование.

Теперь мне необходимо выйти на прямую дорогу. Если я отложу женитьбу, мое

положение станет в какой-то мере ложным, а это мне претит. Поженившись, мы с Христиной

всячески ограничим себя и будем изворачиваться изо всех сил. Мне тридцать лет, ей тридцать

два, так что мы уже не дети. Конечно, у нее есть мать и ребенок, но последний как раз и

снимает с нее пятно, потому что к женщине, которая является матерью, я всегда испытываю

уважение и не спрашиваю ее о прошлом. Я рад, что у нее есть ребенок: именно поэтому она

знает то, что должна знать. Ее мать очень трудолюбива и прямо-таки заслуживает орден,

потому что в течение долгих лет ухитрялась поднимать семью из восьми детей. Она не хочет ни

от кого зависеть и зарабатывает на жизнь тем, что ходит работать поденщицей.

Пишу тебе поздно ночью. Христина плохо себя чувствует: приближается время, когда

она должна будет отправиться в Лейден. Прости меня за то, что письмо так плохо написано – я

очень устал. Тем не менее я сел за него сразу же по получении твоего письма.

В Амстердаме мне было отказано так решительно и бесцеремонно, что глупо было бы

продолжать настаивать. Но неужели я должен был прийти из-за этого в отчаяние, утопиться или

выкинуть еще что-нибудь в таком роде? Боже упаси! Я был бы скверным человеком, если бы

избрал такой выход. Я начал новую жизнь не намеренно, а просто потому, что подвернулся

случай начать ее заново, и я от него не отказался. Но теперь дело обстоит иначе, и мы с

Христиной лучше понимаем друг друга. Нам не следует ни на кого обращать внимания, но,

само собой разумеется, мы вовсе не претендуем на то, чтобы сохранить положение в обществе.