Ван Гог. Письма

– самоучка; не удивительно, что моя техника при поверхностном знакомстве с ней кажется

такой отличной от техники других художников. Но это еще не значит, что мои работы никогда

не найдут сбыта. Я совершенно уверен, что на большую «Скорбь», «Женщину с Геест»,

«Бедняка» и другие вещи рано или поздно найдется настоящий любитель. Впрочем, я,

возможно, еще немного поработаю над ними позднее.

197 note 7

Я чувствую, что работа моя – это постижение сердца народа, что я должен держаться

этого пути, должен вгрызаться в глубину жизни, и невзирая на бесконечные трудности и

тревоги, пробиваться вперед.

Я не представляю себе иного пути и не прошу избавления от трудностей и тревог, а

надеюсь только, что они не станут для меня невыносимыми, чего не может произойти до тех

пор, пока я работаю и сохраняю симпатии таких людей, как ты. В жизни то же, что в рисовании:

иногда нужно действовать быстро и решительно, браться за дело энергично и стремиться к

тому, чтобы крупные линии ложились с быстротой молнии.

Тут уж не время для колебаний или сомнений, рука не должна дрожать, взгляд не

должен скользить по сторонам, а должен быть сосредоточен на том, что находится перед тобой.

Надо, чтобы оно всецело поглотило тебя, и тогда через короткое время на бумаге или холсте

возникает нечто такое, чего там раньше не было, и возникает таким образом, что потом и сам не

понимаешь, как ты это отгрохал. Конечно, решительным действиям обязательно предшествует

известный период обдумывания и размышления, в момент же самого действия на рассуждения

времени почти не остается.

Быстрота действия – свойство мужчины, но, чтобы приобрести его, надо через многое

пройти. Штурману иногда удается так использовать штормовой ветер, что корабль не погибает,

а, напротив, плывет еще быстрее.

Снова повторяю – я не строю широких планов на будущее, а если меня на какое-то

мгновение охватывает желание беззаботно пожить в достатке, я всякий раз с любовью

оглядываюсь на свою полную трудностей, забот и тревог жизнь и думаю: «Так лучше, так я

научусь большему, и это не унизит меня: на пути, избранном мною, не погибают»…

Христина для меня не ядро на ноге каторжника, не бремя, а помощница. Будь она одна,

ей бы, вероятно, не выдержать: женщине нельзя быть одной в таком обществе и в такое время,

как наше, когда слабых, если они падают, не щадят, а топчут и давят колесами.

Именно потому, что я так часто видел, как топчут слабых, я сильно сомневаюсь в

подлинности многого из того, что именуют прогрессом и цивилизацией. Правда, я даже в наше

время верю в цивилизацию, но только такую, которая основана на истинном человеколюбии. А

все то, за что платят человеческой жизнью, я считаю варварством и нисколько не уважаю.

198

Многие из тех мыслей, которые я прочел в твоем письме, я, разумеется, высоко ценю.

Например, такую: «Нужно быть очень ограниченным человеком или рабом ложных

условностей, чтобы безусловно предпочитать одно общественное положение другому».

Но свет рассуждает не так: он не замечает и не уважает человечности в человеке, а

определяет большую или меньшую значимость личности только деньгами или ценностями,

которыми та располагает, пока находится по эту сторону могилы.

Свет не принимает в расчет другую сторону могилы. Поэтому свет и существует для

человека лишь до тех пор, пока он ходит по земле.

Я же лично люблю или не люблю людей как таковых, а их окружение оставляет меня

довольно равнодушным… Поэтому я считаю, что в существе своем твое письмо совершенно

ошибочно, но это, возможно, объясняется тем, что ты еще не все продумал. Ты говоришь, –

между Христиной и мной нет ничего такого, что обязывало бы меня жениться на ней.

Послушай, что думаем об этом мы с Христиной. Оба мы жаждем тихой семейной жизни и

взаимной близости, мы каждый день нуждаемся друг в друге, чтобы работать, и каждый день

проводим вместе. Мы желаем, чтобы в нашем положении не было ничего сомнительного, и

считаем брак единственным радикальным средством прекратить сплетни и предотвратить

упреки в том, что мы живем в незаконной связи. Если мы не поженимся, люди смогут говорить

о нас худо; если поженимся, мы будем очень бедны, мы откажемся от каких бы то ни было

претензий на положение в обществе, но поступок наш будет правильным и честным. Думаю,

что ты это поймешь.

201

Отец часто говорил мне, что мое образование и пр. стоило ему больше, чем воспитание

остальных детей. Поэтому в случае моей женитьбы я не попрошу у отца ничего, ровно ничего

– даже старой чашки или блюдца. У нас с Син есть самое необходимое. Единственное, без чего

нам не обойтись, пока я не начну продавать свои работы, – это сто пятьдесят франков от тебя

на квартиру, хлеб, башмаки, материалы для рисования, короче говоря, на текущие расходы. Я

не прошу ничего, я прошу лишь об одном: дайте мне любить мою несчастную, слабую,

измученную женушку и заботиться о ней, насколько мне это позволяет моя бедность, и не

пытайтесь разлучить нас, помешать нам или доставить нам неприятности.

До нее никому не было дела, в ней никто не нуждался, она была одинока и заброшена,