— Тут уж я не могу придумать ничего, чтобы Тимофея оправдать. Ваня… Он был такой тихий диковатый парнишка, закрытый, застенчивый, ключ к которому имелся лишь у Паши Круглова. Мы с ним почти не общались, он только смотрел пристально на меня пытливыми глазами, и невероятное смущение прочитывалось на его лице. Он не ходил на вечёрки, впрочем, я тоже. Я начала ходить, когда уже связалась с Тимофеем, ради него, для него, и это было по-новому, теперь и другие знали, что я с ним.
— А я, наивный дурак, думал, ей понравился какой-нибудь парнишка, а Тимофей как раз там за ней и присмотрит, — горестно добавил Игорь Дмитриевич.
Палашов понимающе кивнул. Оба, и Олеся, и Ваня, слишком юные, слишком застенчивые, чтобы уверенно и самостоятельно делать шаги навстречу желаниям. Слишком много радужного, бьющего в глаза света в их картине мира.
Олеся жалобно глянула на отца и продолжила:
— Ничего, кажется, не связывало Ваню и Тимофея. Ни совместный отдых, ни совместный труд. Жили каждый совершенно сам по себе.
«Марья Антоновна их связывала и связывает. И ты», — вслух этого следователь не сказал.
— В тот вечер Тимофей дождался меня, вышел следом за мной, догнал, и на выгон мы пришли вместе. Там уже ребята были в сборе: Денис, Алексей, Василий, Женя Петрова, Даша, Валя. Я уже немного разбиралась в их сложных и в тоже время примитивных взаимоотношениях, а они прекрасно знали обо мне и Тимофее.
— И хоть бы одна сволочь пришла и рассказала отцу, — возмущённо вклинился в повествование Игорь Дмитриевич.