Ванька-ротный

— Банно-прачечный отряд приехал! — сообщает мне Сергей. — Говорят, что всех по списку под санобработку пропустят!

— Так, так! Значит мыльно-дрочильный комбинат прибыл. И когда же разведчиков мылить поведут?

— Завтра с утра, сказал старшина. Мы идем в первую очередь.

Баня представляла собой два больших дощатых ящика в человеческий рост, установленных на полозьях из толстых бревен. В лес притащил ее гусеничный трактор. Один ящик длинный с двумя замерзшими окнами, другой и по высоте гораздо ниже. Это жарилка для солдатского белья. Ящик имеет двустворчатую дверь и встроенную с боку и с низу железную топку. В ящике перекладина из железной трубы и крюки из толстой ржавой проволоки, на них вешают солдатскую одежду для обработки от вшей. Двери плотно закрываются на засов, в железной топке, сделанной из бочки, разводится огонь — этим поддерживается высокая температура. У обслуги имеется бочка |тут и бочка с соляркой|, которую они возят с собой. Не везде разживешься сухими дровами. Подходишь к вошебойке, сдаешь свои вещи и голый бежишь по дощечкам в баню. Из ящика тянет духом пожаренной овчины, подпаленной одежды и горелым бельем. Из него после прожарки извлекают сморщенные полушубки, испорченные варежки, размером в детский кулак.

Мы голые бежим и перепрыгиваем по дощечкам, уложенным в снегу. Хлопает дверь. Мы залезаем в продолговатый ящик. Здесь пар стоит и жарко наверху, а внизу сыро и холодно, по полу стужей несет. Лавки и пол покрыты какой-то давно налипшей слизью. Два крана у стены и десяток жестяных шаек валяются на них. Открываю горячую воду, добавляю холодной и лью на себя. Подошвы и пятки ног мерзнут на полу. На чем, собственно, основано мытье? Вместо мочалок намыливаешь мокрую тряпку, льешь на себя из шайки, стоишь в густом холодном тумане и паре, в котором ничего не видать. Размазав грязь на груди и животе, я ногтями скребу в голове, черпая ладонями холодную воду, смываю ее водой из шайки. А санитар уже кричит:

— Давай, кончай, следующая партия, заходи!

Выливаю на себя остаток воды из шайки, выхожу на доски, лежащие на снегу. Выхожу наружу. Здесь на ветру нас поджидают каждого два санитара, работают здесь под присмотром врача. У них ведро со смазкой и помело на длинной палке. В ведре — желтого цвета вонючая мазь. Один макает палкой в ведро и небрежно проходится по всем местам, где растет у тебя растительность. Другой спрашивает твое звание и фамилию, заносит в список, потому что в голом виде воинского звания не определишь. «Подходи следующий!» — кричит он. После того, кто прошел спецобработку, получает пару стиранного нательного белья. И уже в исподнем ты бежишь к вошебойке. Из жарилки достают твое обмундирование. Здесь только спрашивают воинское звание и по погонам определяют твое капитанское барахло.

Дело поставлено на поток. Врач своих санитаров торопит, кричит, подгоняет. Хорошо еще, что немец не разнюхал о банном месте и не ударил сюда.

Я стою и ищу глазами своего старшину. Да вот он, рядом стоит в своем сморщенном полушубке. Не старшина, а замухрышка какой-то!

— Ну и внешний вид у тебя! Это кто ж тебя так обезобразил? — подхожу я к нему и спрашиваю его. — Ты вот что, старшина! Пока тебя ребята не видели, отправляйся в тылы и меняй себе полушубок на новый. Увидят — засмеют!

— Интересно! — думаю я. — Третий год воюем и походных бань у немцев не видели. Интересно, как у них эти ящики вошебоек устроены? Говорят, они применяют газовые камеры для людей и для солдатских вшей. К сожалению, нам ни разу не удалось их захватить.

Армейская баня, или как мы называли ее — мыльно-дрочильный комбинат, очередное мероприятие в полку, [которое] взбудоражило солдат и ротных офицеров. Но как все необычное, как мимолетная суета, вскоре прошло. Все успокоилось, все встало на свои места.

Со дня на день в полк ждали новое пополнение. В полк должны были прибыть две маршевые роты из тыла. Одна обычная, а другая штрафная. Мне разрешили из штрафной роты подобрать в разведку людей. Это не солдаты-штрафники. Это уголовники из тюрем и лагерей, направленные в качестве штрафников в действующую армию. У них различные сроки наказания и различный срок пребывания в штрафной роте. От месяца до шести — как сказали мне в нашем штабе.

— Товарищ гвардии капитан, разрешите обратиться?

— Обращайся! — говорю я Сергею.

— Я слышал, вы будете подбирать ребят из штрафников?

— Да, мне в штабе разрешили набрать здоровых. А те, из тыла[овой] маршевой роты, одни старики и да слабосильные ребятишки.

— Товарищ капитан! Не берите шпану! Всякая мелкая шваль в разведку не годится.

— Почему ты так думаешь?

— Я то знаю!

— Откуда ты знаешь?

— Я, товарищ гвардии капитан, сам там сидел. Меня товарищ старшина тоже взял из штрафной роты. Мне дали пять лет за одно дело, которое я оглоблей хотел разрешить. Я работал трактористом в колхозе. Подвернулся один под оглоблю — я трое суток не спал, на тракторе сидел — не стал я терпеть от него брани и надругательства. Попалась под руки оглобля и ударил его.

— Ну, и что?