На войне у каждого своя передовая. Комбат клянется, что не вылезает с передовой. А сам сидит километра за два от передовой за спиной у солдат стрелковой роты. А о тех, кто сидит еще дальше, думаю, не стоит и говорить. Трое ушли вперед, чтобы остальные, лежащие за сугробом, остались живыми. Трое пошли на смерть! Кто-то должен идти! Другого способа нет. Окоп нужно проверить. И так каждый день, всю войну, если случайно уцелеешь. За это наград не дают. «Возможно, были и другие причины, почему немцы бросили этот окоп?» — думаю я. Здесь, на заболоченной опушке леса, землянку вырыть нельзя. Подземные воды. Снежный окоп углубления в землю не имеет. Окоп насыпной, снежная бровка всего вырыта на полметра. Дно обледенело. Немцы не могут подолгу лежать в холодном снегу. Им подавай теплые землянки и укрытия. Им нужно топтаться на месте. А тут окоп по колено. Тут ни встать, ни шагнуть.
Я делаю глубокий вздох и медленно выпускаю воздух наружу. Я вижу впереди на фоне снежного ската: на нас во весь рост движется человек. Это один из трех, посланных в окоп для проверки. Я поворачиваюсь к Рязанцеву и показываю ему рукой. Он кивает голевой, что, мол, вижу. Нам остается только встать и идти вперед. Путь открыт! Немцы окоп покинули! Я киваю Рязанцеву головой. У него на этот счет своя привычка. Он молча встает и делает шаг вперед. Ребята тут же поднимаются и следуют за ним, они знают в чем дело.
В группе прикрытия пять человек. Эти пять — самые опытные и старые во взводе разведчики. Мы их не пускаем по всякому поводу вперед. Мы их придерживаем и бережем. Они, можно сказать, основа и костяк взвода разведки. Они ходят по очереди в захватгруппы и натаскивают молодых. На них держится вся наша опасная и тяжелая работа. Они ходят на дело, когда все разведано и подготовлено, когда нужна особая выдержка, нечеловеческое напряжение, когда нужно сделать что-то невозможное. На предварительный поиск и на проверку немецких окопов их не посылают. Сейчас у нас во взводе всего восемь человек.
Вслед за группой прикрытия поднимаемся с Сергеем и мы. Мы идем к немецкому окопу по следам, пробитым в глубоком
— Этого количества вполне хватит, — рассуждаю я. — Мы можем уйти к немцам в тыл.
Осмотрев окоп, я подзываю к себе Рязанцева.
— Ну что, Федь? Одно дело сделано? Нужно в полк докладывать. Они об этом окопе пока ничего не знают. Может, ты пойдешь, а я здесь пока останусь?
— Ну нет уж! Ты сам давай топай! Я не люблю к ним ходить!
— Ладно! Я сам пойду! Ты займи здесь оборону! До рассвета нам с Сергеем не обернуться назад. Приду в полк к начальнику штаба, пока доложу, пока он подумает, а потом скажет, нужно хозяину доложить. А хозяин, сам знаешь, с Манькой на нарах у стенки лежит. Пока он глаза протрет, через ту Маньку перелезет, сколько времени пройдет? Потом он чесаться начнет, звонить в штаб дивизии будет, с А. Черновым разговор заведет. Пока они это дело вдвоем обмозгуют, глядишь — и день на исходе. Темнеть начнет, мы с Сергеем вернемся. Так что весь день до вечера будешь здесь сидеть. Раньше вечера мы сюда не вернемся. Тебе, Федя, все ясно?
— Всё ясно! Чего там!
— Может, ты все-таки вместо меня в штаб пойдешь?
— Не! Я спать завалюсь, капитан! Перед делом надо выспаться как следует! Выставлю часовых! Смены назначу! Парами будут дежурить. Двоих на светлое время вполне хватит. Вон туда, в мягкий снег отойдем, ляжем под куст и отоспимся как надо до вечера. А ты, капитан, давай, топай к начальству с докладом. Ты умеешь с ними говорить. А я не могу. Душа эти ихние разговоры не принимает!
— Ну ладно! Пока!