Ванька-ротный

Он замер с поднятой головой на некоторое время, уставил взгляд перед собой и стал смотреть на снег, как будто по снегу ползла божья коровка. Ординарец шагнул к нему и ногой толкнул его в плечо, держа автомат на изготовке. Немец шатнулся навзничь и упал на тропу. Двое других заморгали глазами, вскинули руки вверх и засуетились на месте. Один из них, который нес банки с патронами, неожиданно поскользнулся, потерял равновесие, отпустил банки и взмахнул руками. Падая, он успел схватиться за ствол автомата, ища себе в воздухе опору. Сергею показалось, что немец хочет вырвать у него автомат |из рук| и он не раздумывая полоснул немцу в бок короткую очередь. Немец, как подраненый гусь, замахал руками, запрокинул голову назад и повалился спиной в снег. Пули вышли из ствола автомата, ударили немцу в бок и застучали по стволам деревьев |, [как] скрипит не смазанная дверь|. Сергей нагнулся над немцем, у того расширились и побелели глаза, выперли наружу со страха, как у судака, который глотнул крючок и изогнул застывшее тело.

На тропе лежало два трупа и один стоял полуживой, дрожащий от страха. Если не этот один, нам бы не поверили, что мы наткнулись на группу немцев. Сказали бы, что мы струсили и в лес не пошли … Посмеялись бы мне прямо в лицо и добавили:

— Рассказывай сказки!

Этот один для нас доказательство. Бридихин и Чернов на каждом шагу сами врали и наши слова |без всякого| принимали за чистое враньё. Пленному немцу они поверят. При допросе он скажет, что произошло на тропе. Нам бы его теперь только довести и доставить в штаб живым.

Почему нам не верят? Почему мы всегда должны перед ними оправдываться и доказывать свою правоту? Интересно получается! Они сидят где-то там в тылу. Вот и сейчас, спят себе в удовольствие, посапывают. Ждут, когда мы вернемся и явимся к ним с докладом. А уважения к нам за постоянный риск, кода мы идем на верную смерть, мы не видим. Идешь на задачу — орут! Вернешься из поиска — снова рыки и втыки. Никто ведь из них никогда не видел живого немца с автоматом в руках. А пойди, скажи — тебя заплюют, в лицо будут смеяться с презрением. Нам высоты и опорные пункты нужны. А ты нам представил задрипанного немца и думаешь геройство совершил. Командованию продвижение вперед нужно! А это твоя черновая работа. Подумаешь, невидаль — немец с винтовкой! Нам результаты нужны, а не твои мелкие потуги!

— Да! — подумал я. — Вся жизнь вот так кувырком идет!

Ребята стояли и виновато смотрели на меня. Они как бы спрашивали — что теперь сделаешь? Сорвалось! Вроде один миг, упустили! Я показал на пулемет и махнул на убитых рукой — документы с убитых нужно взять! Остальное — забираем и отправляемся к своим обратно! Рязанцев должен был слышать наши выстрелы. Он, видно, понял, что здесь произошло. Ждать нас он больше не будет. Он должен действовать и быстро идти на высоту. Надо успеть до рассвета захватить немецкие блиндажи. На нашу стрельбу немцы с других мест не реагировали. Считали, что это стреляли свои. Я велел Сергею в нашу сторону бросить две белых ракеты. Если Рязанцев увидит, то должен понять, что мы возвращаемся в сторону к себе. А для немцев, которые сидят в соседних опорных пунктах, это будет сигналом, что в окоп вернулась группа с пулеметом и стала освещать подходы впереди. Похлопав себя по карманам, я показал на убитых немцев. Ребята от расстройства забыли у них документы забрать. Разведчики нагнулись, проверили карманы убитых, подали мне документы и протянули ручные часы. Я не глядя засунул все под рубаху маскхалата. Пошли — мотнул я головой в сторону окопа. В окопе у нас дежурили двое.

— Свои! — сказал я негромко и тихо пошевелился для верности.

На мой голос и свист навстречу поднялся разведчик.

— Свои! Не стрелять!

— Вас поняли! Товарищ гвардии капитан! Это вы там две очереди дали?

— Пойдете по тропе и быстро сюда убитых! Пару минут на все! Мы подождем вас здесь.

Разведчики вскоре вернулись.

— Положите их на бруствер. Руки согните, пока не застыли. Положите их так, как будто они лежат и наблюдают. Вы останетесь здесь до утра! Если у Рязанцева все в порядке, то я пришлю за вами связного. Если не пришлю, останетесь на день здесь. Менять пока некем. Мы пошли в Бондари!

Мы вышли с Сергеем на снежную стежку в рыхлом снегу, идти по ней было тяжело. Валенки утопали и скользили в снежной крупе. До тропы, которая в Бондари, нужно пройти с километр снежным полем, Серега шел впереди, а я, как всегда занятый мыслями, тащился в двух метрах сзади. Сделали мы, наверно, полсотни шагов, Сергей вдруг остановился и замер на месте.

— Мины!

Я подошел к нему вплотную, нагнулся вперед и посмотрел в пробитый след в снегу. Там, темнея одним боком, лежала немецкая мина. Сколько раз мы здесь проходили, ничего не замечая. Мы отошли несколько назад. Сергей прочертил прикладом поперек тропы и насыпал в нее, чтоб было видно, целую горсть махорки. Это знак тем, что остались в окопе, если они здесь по тропе пойдут. Сергей повернулся ко мне лицом, посмотрел мне в глаза и сказал: