Я шел за Сергеем, забыв про мины и минное поле. Правда, накануне прошел довольно сильный снег и над минами вырос новый слой снега. Но вот немецкая проволока позади. Впереди подъем на высоту. Подымаемся выше, отсюда виден снежный край немецкой траншеи. Смотрю поверху снежного бруствера, нигде ни часовых, ни постовых. Здесь, в немецкой траншее, как будто все вымерло. Мы идем вдоль бруствера и смотрим вперед. Вот два снежных бугра — это немецкие блиндажи. В блиндаже двери открыты, снег на проходе у дверей светится отблеском горящих свечей
— Где Рязанцев? — спрашиваю я.
— Вон в том блиндаже!
— А ты чего здесь стоишь?
— Блиндаж стерегу, чтоб пехота не заняла, если явится.
— Ну! Ну!
Мы спускаемся в траншею и идем к большому блиндажу. Впереди мерцает свет
— Ура, капитан пришел!
— Давай быстро, братва!
Я смотрю на них и понимаю их восторг. Взять высоту без потерь — не малое дело! Они к бутылкам успели приложиться. У них настроение веселое. A мы с Сергеем трезвые, и у меня кошки скребут на душе. Вот русский солдат! Ему наделов земли не надо, как обещано немцам за войну. Ему бутылки со шнапсом открывай. Наелся, напился и спать завалился! А что будет завтра? Завтра проснемся, дай Бог похмелиться! Тут главное душу не тяни! Захотел бы командир полка взять высоту. Выставил бы перед разведчиками флягу чистого спирта. Вот, возьмете высоту — ваша! Дадите с высоты красную ракету, тут же фляга будет доставлена. Два дня можете гулять. На третий день пол фляги на похмелку пришлю. Вот это — деловой разговор! А то все орет и пугает, на горло хочет взять. А что нас пугать? Мы ничего не боимся! Когда к нам с протянутой кружкой. Мы со смертью можем под ручку, как с блудливой девкой, как с гулящей кралей. У нас, у русских, чай каждый знает, какому обычаю после такого дела положено быть. Мы с Серегой стоим в проходе блиндажа. Рязанцев сидит за столом, откинувшись слегка и растопырив ноги. Он как Стенька Разин, вроде как на ладье, по Волге-матушке с хмельной компанией пирует после богатой добычи. Не хватало только
— Капитану штрафную! — нараспев прогудел раскатисто он. — Надо отметить нашу удачу!
Нас с Серегой усадили за стол, откупорили бутылки, подали к каждому в руки. Рязанцев поднял свою недопитую, поднес к моей и, ударив, чокнулся.
— Давай, капитан! В ней градусов тридцать
— Ты вот что, Федя! Пока мы не забыли и до предела не дошли, пошли в полк связного. Командир полка там орет. Я с ребятами не смог к вам сюда следом попасть. Немцы неожиданно на тропе появились, двух пристрелили. Одного взяли в плен, отправили в полк. Но ему этого мало. Он орет, почему я с тобой не пошел на высоту.
— Я так и понял, когда сзади перестрелку услышал.
— А ты сколько пленных взял?
— Мы взяли двоих. Один унтер-офицер артиллерист, а другой — солдат из немецкой инфантерии. Вон, в углу за нарами сидят. У них тут кругом деревянные настилы. Куда ни глянь — струганные доски и нары с каймой. На стене, вон, зеркало висит. Рамы со стеклами для дневного освещения. Спят с открытой форточкой, чтобы воздух чистый снаружи шел. Разве так воюют? Мы подошли со стороны леса, смотрим, у них в окнах свечи горят. Вскочили на насыпь сверху. В трубу им по лимонке сунули