Ванька-ротный

Холодный и резкий ветер постепенно добирается до костей. Сырые бинты, пропитанные кровью, быстро холодеют. Раны, правда, перестают ныть и болеть, а под носом набирается мокрота. Вертишь, вертишь головой, умудряешься как-то вытряхнуть из-под носа. В машине быстро все заснули. Те, что забрались в кабину, им было душно и тепло, а те, что лежали наверху, в открытом кузове, дышали свежим и чистым воздухом. Ветер вначале дул в лобовое стекло и отработавшие газы уходили по ветру под кузов. Мы, оставшиеся наверху, не чувствовали ни запаха бензина, ни гари. Но к середине ночи ветер вдруг затих и переменил направление, и стал дуть в обратную сторону. Лежащим в кузове по-прежнему было свежо и холодно, а закрытая кабина оказалась в потоке выхлопных газов. Фельдшер, перед тем как забраться в кузов машины, нарубил свежего лапника рядом в лесу и укрыл им лежащих в машине раненых, лег у борта у нас в ногах и заснул. Мы лежали рядком, свежий ветер обдувал наши лица. Под лапником он не задувал и нам вскоре стало тепло и тихо.

Ночь в апреле длится, считай, с днем пополам. Весеннее равноденствие делит сутки на равные части. На рассвете на дороге сзади послышались гудки и ворчание мотора. Мы несколько оживились. По дороге к нам сзади подкатила еще одна машина. Фельдшер встал и пошел к кабине будить старшего по званию и шофера. Он взялся за ручку и потянул её на себя. Дверца открылась и майор вывалился ему на руки мертвым. Мотор нашей машины тихо постукивал клапанами на малом ходу. Сидевшие в кабине шофер и старший по званию отравились угарным газом. Тело майора вынули из кабины. Фельдшер его даже мертвого, как старшего по званию, заботливо поддержал руками, чтобы усопший не ударился головой о железный край. Вот вам и история со старшим по званию. Кому повезло? Один устроился в тепле, а другой на ветру |, и его кусала ночная прохлада|. Как мы поехали дальше, остальной участок пути, я не помню, потому что я тут же заснул и проснулся, когда у полуторки откинули борта и меня стали перекидывать на носилки.

Меня в начале поместили в предвариловку |, где меня нужно было кое-где побрить|. Свободные от бинтов места протерли тампоном. В палату на чистую койку и в чистую постель я потом после операции попаду. Избу, где я лежал, сотрясало от взрывов во время бомбежки. За мной пришли два санитара-солдата из числа раненых на передовой. Они выздоравливали и были оставлены при госпитале в качестве санитаров.

— Полковник медслужбы приказал вас в операционную срочно нести! — сообщили они.

— Валяйте, тащите, ребята!

— Вы, оказывается, товарищ капитан, разговорчивый, а нам сказали без сознания, тяжелый!

Меня положили на носилки и, легонько покачивая, понесли в операционную.

— Кладите сюда, — сказал надевая халат пожилой хирург.

— Когда ранен? — спросил он меня.

— Два дня назад! — ответил я.

— Кладите сюда, на этот стол!

Под меня подсунули руки, я перевалился на стол сначала набок, потом на спину. Хирург подошел ко мне и стал меня ощупывать.

— Газы отходят?

— Какие газы? Я газами не дышал!

— Ты бздишь?

— А чего мне бояться?

— Не бояться. Ты пердишь? Газы из задницы идут?

— Идут!

— Вот и молодец! В этом случае действительно нечего бояться.

— У меня заражение?

Он улыбнулся, покашлял, похлопал меня по животу.

— Так я и думал! Молодец, капитан, что газы идут!

Он прощупал мне живот и добавил:

— У тебя осколком кишечник не задело.

В это время в операционную вошла женщина и наклонившись что-то быстро сказала хирургу. Он скинул марлевую повязку с лица и вышел из операционной. Я лежал голый в бинтах на столе в небольшом углублении на желтой клеёнке. Края стола несколько приподняты, чтобы раненый не упал.

Стол — не стол, а одинарное узкое лежачее место. Вошел старик хирург. Размотали мне правую ногу и он стал ощупывать коленный сустав.

— Здесь болит? А так? Чуть согни!

Пришел молодой врач и что-то стал докладывать полковнику.

— Я пойду сам посмотрю! Ты, капитан, лежи, привыкай к нашей обстановке! — уходя сказал полковник скороговоркой.