Ванька-ротный

Полковник и молодой вместе ушли, у противоположной стены, параллельно моему столу, стоял ещё один хирургический стол. На столе под наркозом лежал голый раненый. Лица и груди его было не видно, вся эта верхняя часть была прикрыта простыней. Тело ниже пояса и ноги были голые. Одна нога была выше колен ампутирована и была замотана окровавленными бинтами, а на другой выше коленного сустава санитар поперечной пилой отпиливал кость. Кровавые ломти мяса на бедрах были освобождены от кости и подтянуты вверх к животу. Санитар одной рукой обхватил обнаженную кость, а другой с усилием нажимал на пилу. Санитар тянет пилу к себе и толкает её от себя. Тело солдата податливо переваливается за пилой. Санитар явно устал. Сделав перерыв, он вышел за простынную перегородку, встал неподвижно и смотрит в окно. Обрубки ног и обнаженное мясо человека лежат в луже крови. От потери такого количества крови солдат не умрет. Здесь всё рассчитано и учтено. Иначе зачем бы ампутация обеих ног, с ним не стали бы возиться ради интереса. Тело лежало в луже собственной крови. Санитар вернулся и взялся за пилу. У санитара на груди клеёнчатый фартук, измазанный кровью. Он ниже колен и по бокам на завязках. Руки у костолома голые и волосатые до локтей. На руках надеты перчатки, на лице марлевая повязка, забрызганная солдатской кровью. Я лежал на спине, повернув голову на бок, смотрел на работу санитара и привыкал к обстановке.

Низкий потолок избы был оббит планками и обтянут белыми простынями, чтобы сверху не сыпалась земля, пыль и песок. Дневной свет шел с улицы из большого окна, оконную раму, наверное, возили с собою, вырезали пилами стену и вставляли её туда.

— Ну как, капитан? Маленько привык? — спросил меня хирург-полковник, входя в операционную.

— Ну и работа у вас! — сказал я вместо ответа. — Меня вы тоже под наркозом разделаете?

— Не бойся, капитан! Ноги тебе отрезать не будем. Почистим коленный сустав, останешься на своих ногах. Температуры у тебя нет, всё обойдется.

— Смотря как дело обернётся, — настаивал я.

— Нет! Нет! Без лукавых! Если обнаружим гангрену, скажем! Ничего таить не будем. Без твоего согласия ничего ампутировать не будем. На этот счет можешь быть спокоен и верить мне! Вот видишь: рядом лежит солдат. Он дал нам на ампутацию письменное согласие. Обещаю и с тебя взять такую расписку, если надобность будет. Но лучше до неё не доводить. Будь спокоен, капитан. Твое колено, возможно, дело непростое. Сейчас разрежем, посмотрим. Постараемся его сохранить. Приготовиться к операции!

В операционной сразу появилось несколько человек. Мне накинули на лицо марлевую повязку и стали лить неприятную по запаху жидкость. Мне велели считать в слух до двадцати. Я успел досчитать до шестнадцати и провалился куда-то. Какая-то неприятная тошнота подкатила мне к голове. Открыл я глаза на операционном столе, после перевязки. Меня вынесли в общую палату, положили на белую простынь, под головой лежала ватная подушка в белой наволочке. Меня накрыли сверху чистой простыней и серым солдатским одеялом. Ко мне приставили палатную сестру и приказали не давать мне спать до вечера. А мне очень хотелось закрыть единственный глаз, повернуться на бок — я отлежал за эти дни себе спину. Меня страшно тянуло в сон, а сестра трясла меня за здоровое левое плечо и задавала какие-то вопросы.

Я ей что-то ненужное отвечал, но что именно, совершенно не помню. Мне ставили градусники, проверяли температуру. Меня покормили из ложки, а потом я из кувшинчика с узким горлом выпил сладкий чай. Потом меня оставили, наконец, в покое и я тут же уснул. Проснулся я на третий день.

— Ну ты и даешь! Капитан! — увидев, что я приподнял голову, сказал кто-то из раненых.

— Полковник сам приходил много раз, щупал пульс и смотрел, как ты спишь. Пусть, говорит, разведчик поспит. Видно, на фронте |этим не очень балуют| им спать не дают.

Я попросил воды.

— Лежи, сейчас вызовем дежурную медсестру.

На третий день меня взяли на перевязку. Я пролежал в госпитале ещё несколько дней. Моя кровать изголовьем стояла у окна. На окне и на спинках кровати висели крахмальные занавески. Они подкрашены зеленкой в салатный цвет. Сшиты из простыней, простенькие, но красивые. Мы лежали в обыкновенной деревенской избе. В избе стояло около шести железных коек. На всех лежали забинтованные раненые. Кто они были, я не спрашивал. Немцы кругом бомбили, раскаты взрывов слышались периодически повсюду. Иногда бомбы рвались где-то совсем близко, и тогда изба дрожала, но окна были целы. Однажды палатная сестра принесла мой планшет и сказала:

— Ваши документы лежат здесь в планшете. Проверьте пожалуйста, все ли на месте.

Я взял из рук её планшет, покопался в нем одной рукой, попалась фотография, я вынул её и показал медсестре. Она взяла фотографию и покачала головой.

— Совсем не похож.

Она принесла зеркало и поднесла мне к лицу.

— Вот ваша фотография и ваше лицо. Посмотрите сами. Похожи вы или нет!