Ванька-ротный

Лицо моё было раздуто и на себя самого я был непохож. Да, здорово мне разворотило физиономию. Я сам себя в зеркало не узнаю. Через несколько дней меня погрузили в санпоезд. И мы в темноте покатили в Смоленск. Меня переложили, как замотанное бинтами бревно. К этому времени я уже мог приподниматься на одном локте. Правая рука у меня хоть и была забинтована, но я мог держать ложку и курить, если мне кто из ходячих солдат сворачивал из газетной бумаги закрутку |и своей слюной заклеивал её край|.

Кормили нас в санитарном поезде лучше, чем в госпитале. От Лиозно до Смоленска не так много километров, а ехали мы |встали под разгрузку ровно через| целые сутки. Санитарные поезда отличались от госпиталей образцовым порядком, дисциплиной медперсонала и чистотой. Вероятно, в госпиталях от нашего брата тащили больше. А здесь, в санпоездах, везли только с тяжелыми ранами. В эвакогоспиталях лежали всякого вида и рода раненые |солдаты и младшие офицеры|. Многие были ходячие, лежали на долечивании. Другие подлежали выписке и отправке на фронт.

В каждом госпитале были свои порядки. В кирпичном здании смоленского эвакогоспиталя, что на Павловской горке стоял, был какой-то особый больнично-затухлый, выворачивающий всё нутро запах. Здесь лежали разные раненые, в том числе и не транспортабельные. Потом к этому духу мы постепенно принюхались и привыкли. В офицерской палате, где меня положили, находилось трое лежачих и двое ходячих больных. Молодой лейтенант с перебитой рукой. Он вертел ей вокруг перелома, так что локоть оказывался впереди |и был согнут наоборот|. В первый момент было страшно смотреть как рука у человека и локоть могут быть согнуты. Но он всё это делал легко, непринужденно и безболезненно. Он театрально морщился, охал и звал сестру на помощь. Медсестра прибегала и стояла, сложив у подбородка руки, не зная что делать. Он обнимал её здоровой рукой и переворачивал обратно вывернутую руку. Другой офицер, кажется, в звании майора, лежал напротив меня, в темном углу. Его раздражал дневной свет и он с утра до вечера стонал и метался. У него был поврежден позвоночник. Он лежал на голой широкой деревянной доске, сверху накрытый простынею и одеялом. На спине и на ягодицах у него были пролежни. Он стонал тихо и всё время вертел головой. Он действовал нам на нервы, не давал заснуть и будил нас по ночам. Мы стали просить палатного врача перевести нас куда угодно, хоть в коридор или на улицу.

У третьего, который не ходил, от пояса до колен был наложен гипсовый корсет. Хотя от болей в ранах он не кричал, но иногда на него находил психоз, он начинал метаться и плакал. Дело в том, что у него под гипсом ползали вши. Я рассказывал раньше об этом случае |, когда описывал игру на вшей|. Думаю, что повторяться не следует. Светлая память нашему химику, он один мог украсить нашу жизнь в беспросветное время кровавой войны. Молодой парнишка, лейтенант мучился от них и страдал.

22.02.1980

* * *

На этом автор заканчивает своё повествование о войне.

Для него война закончилась. О себе он писать не собирался.

А так, в устных рассказах, конечно, кое-что рассказывал.

Неотправленное письмо А. Шумилина к Б. Полякову

Уважаемый Борис Петрович!

Письмо я Ваше получил, но ответить сразу не мог. Навалились разные и срочные дела, работа, а потом надолго заболел. Болезни войны быстро не проходят!

Я помнил о Вашем письме, вспоминал, что нужно ответить, но не было ни времени, ни сил, не мог преодолеть самого себя, собраться с силами, мыслями и настроиться.

Откровенно говоря, я иногда даже подумывал не отвечать Вам вовсе, не затевать переписку. Сейчас, когда финиш недалеко, хочется успеть побольше сделать. Свободного времени мало. Я то болею, то работаю. А время бежит быстрее мысли. Мы с Вами служили в одной дивизии. Считаемся, так сказать, однополчанами. Но согласитесь со мной, война преподнесла нам каждому своё. Мы были с Вами в разных местах фронта и находились в совершенно разных условиях.

По журнальной статье я принял Вас за собрата-окопника, а из Вашего письма узнал, что это не так. Это меня и смутило. Было непонятно и другое.

В статье было написано, что разведчики держали немца на реке Меже целые два месяца. Разве в то время там были бои?

Как мне известно, а я был в это время в этом районе, немцы перешли в наступление от Духовщины 4 октября 41 г. 8-го октября мы получили приказ на отход из Укрепрайона. Немцы, как я знаю, в Туросянские болота и в Батуринские леса никогда не заходили.

Не обижайтесь моей прямоте! Я поучать и обидеть Вас ничем и никак не хочу! Я просто хочу рассказать Вам самую малую часть о войне и задать несколько вопросов.