Ванна, магия и другие неожиданные открытия (СИ)

Искушение было слишком велико. Медленно, пытаясь не шуметь, Эмма скользнула ладонью под свитер, чувствуя трепетание мышц живота под разгоряченной кожей. Провела вверх, задирая мягкую ткань, пока восхитительная полнота груди не наполнила ладонь. Твердый сосок хорошо чувствовался сквозь кружево, и Эмма царапнула его ногтями, – сначала едва ощутимо, лишь дразня себя, затем сильнее, жестче. Левая грудь, правая, снова левая… Эмма не могла точно сказать, когда это стало ее привычкой – ласкать себя только правой рукой, но знала точно, почему эта привычка появилась, и чью именно руку она представляла себе в эти моменты.

Дыхание сбивалось. Эмма то и дело лихорадочно облизывала губы, глядя, как движения Киллиана, сначала медленные, почти ленивые, становятся быстрее, резче. Как сильнее он запрокидывает голову. Как жмурится. Как скользит языком по губам, сохнущим от частого дыхания. Как выгибает спину, подаваясь навстречу своей ладони.

Черт возьми, это определенно была самая непристойная вещь, которую Эмма когда-либо видела, а глухой стон мужчины едва не заставил саму Эмму застонать в ответ. Невозможно. Просто невыносимо…

Еще один стон, коротко прикушенная губа… Эмма чувствовала, что Киллиан был близок, и от этого собственное удовольствие тугой спиралью все сильнее скручивалось в животе. Мучительная потребность коснуться себя сейчас была необходимее, чем воздух, необходимее, чем что бы то ни было.

Тугая пуговица брюк с трудом поддалась дрожащим, неловким от возбуждения пальцам. Внизу было безумно жарко, влажно…

Киллиан выгнулся; сбившись с ритма, движения его руки стали лихорадочными, он напрягся, всем телом подаваясь вперед и вверх, и тихий стон едва не оглушил ее.

– Эмма…

И она кончила. В ту же секунду, всего лишь от звука собственного имени, сорвавшегося с губ чертова пирата и от собственных пальцев, наконец прижатых к клитору.

– Киллиан…

Окружающий мир стерся, рассыпался в пыль, оставляя реальными только ее, мечтавшую о мужчине напротив, и мужчину, мечтавшего о ней. Колени подогнулись, и лишь неловко привалившись спиной к светлым доскам внутренней обшивки каюты, Эмме удалось удержаться на ногах. Ее тело все еще вздрагивало от затихающих спазмов сокрушительного оргазма, что ей только что удалось испытать, и Эмма видела, что Киллиан, притихший, тяжело дышащий, выглядит таким же разбитым, как и она.

Хотелось лишь свернуться в клубок и провалиться в сон. И желательно на постели, что находилась сейчас за ее левым плечом, и в объятьях мужчины, что в данный момент открывал глаза, приходя в себя.

Но, глубоко вздохнув, Эмма лишь застегнула брюки и поправила сбившийся свитер. Она стала свидетелем того, что она не должна была видеть. Это было слишком личное, интимное, глубокое, и дело было даже не в том, что Киллиан мастурбировал, думая о ней, ведь она сама не раз касалась себя, мечтая о нем. Она увидела его, скинувшего маски, увидела его беззащитность, уязвимость и какое-то отчаяние… Теперь Эмма особенно ясно понимала, что Киллиан принадлежит ей… но может ли она принять столь щедрый дар? Достойна ли она его? Сможет ли она разрушить собственные стены, отдаваясь ему так же полно, как он готов был отдаться ей. Она не была в этом уверена. Киллиан был достоин большего, чем ее нелепое, израненное, укрытое ото всех сердце.

А пока… пока можно было ловить последние моменты украденного удовольствия, глядя на то, как он выходит из ванны, как вытирается полотенцем, подсушивает волосы, как надевает чистое белье и взятые со стула штаны и блузу. Достав плащ из шкафа, Киллиан надел его, и, ведром зачерпнув из ванной мыльную воду, поднялся на палубу, оставив дверь открытой.

Выждав немного, Эмма с усилием стряхнула с себя оцепенение, заставляя двигаться. Придя сюда, она надеялась обрести покой в душе. Вместо этого она лишь чувствовала себя гораздо более разбитой и потерянной. Ей нужно было подумать… подумать о слишком многом.

……………………………

Опираясь о фальшборт, Киллиан смотрел вперед, туда, где на горизонте затянутое тучами небо почти сливалось с посеребренной морской гладью. Дождь почти закончился. Его редкие капли, отчего-то задержавшиеся там, наверху, летели вниз как-то особенно стремительно, словно торопясь упасть.

Мутная от мыла вода в стоящем рядом ведре едва заметно плескалась, подчиняясь знакомому ритму покачивающегося на волнах «Веселого Роджера». Налетевший порыв ветра взъерошил еще влажные волосы, взметнул полы плаща, и вдруг, потеряв силу, скользнул по лицу легчайшим касанием. Закрыв глаза, Киллиан подставил ветру лицо, наслаждаясь невесомой лаской и слушая, как, путаясь в снастях, тот поет хорошо знакомую каждому моряку песню.

Любой капитан скажет, что его корабль особенный. Но корабль, созданный из древесины Зачарованного Дерева, был поистине уникальным. За долгие годы между Киллианом и «Веселым Роджером» установилась особая связь.

Киллиан чувствовал свой корабль.