Смутное чувство тревоги поселилось в ее душе в тот миг, когда Генри посмотрел на оказавшуюся перед ним книгу сказок пустым взглядом. Эмма пыталась убедить себя, что сын просто устал, что было неудивительно, учитывая свалившиеся на него испытания, но крохотный колокольчик интуиции тревожно звенел, не переставая. Продолжая винить себя в том, что не смогла уберечь собственное дитя от опасности, Эмма хотела побыть с сыном наедине, поговорить с ним, обнять его, показать, доказать, что он не одинок, что он любим, но, кажется, Генри сам не хотел быть с ней. Он ушел с Реджиной и даже не ответил на сообщение с пожеланием сказочных снов, которое Эмма отправила ему.
Она всегда отправляла ему такое сообщение, а Генри всегда отвечал ей. Всегда. Это было их традицией.
Мучаясь предчувствием надвигающейся беды, Эмма все же попыталась поговорить с родителями перед сном, выказывая опасение, но те лишь снисходительно улыбнулись, говоря об усталости Генри, о ревности самой Эммы, а после сразу перевели разговор на назначенное Нилом свидание. Как будто все уже было решено! Они ждали от нее определенного поведения – всепрощения, воссоединения семьи и все такое, чем славилась чета Прекрасных, точно оптимизм и слепая вера в лучшее должна была передаться ей по наследству. От отчаяния хотелось кричать, и, боясь наговорить лишнего, Эмма сослалась на усталость и ушла к себе. Почему никто не видит, что на самом деле представляет собой Нил? Почему никто не заметил, что с Генри что-то не так? Почему никто не понимает ее? Никто, кроме…
Крюк не подходил к ней вечером. На самом деле, с того самого момента, как они вернулись в Сторибрук, он держался на расстоянии, не делая абсолютно ничего, чтобы приблизиться к ней, чтобы заговорить. Несколько раз она ловила его задумчивые взгляды, но не было ни привычного флирта, ни многозначительных намеков, ни лукавых улыбок, от которых в уголках его глаз появлялись морщинки. Весь вечер он просто сидел за стойкой с кружкой «Guinness», словно она, да еще и кучка гномов, были для него самой предпочтительной компанией.
Разбитая поведением Генри, Нила и родителей, увязнув в чувствах вины и тревоги, Эмма не сразу подумала об этом, но сейчас осознание обрушилось на нее, погребая непомерной тяжестью. Киллиан наверняка слышал ее разговор с Нилом. Точнее, то, что Нил говорил ей, и то, что Эмма не отказала ему.
Нутро скрутило новым приступом паники, до тошноты, от которой во рту появился привкус желчи, до судороги, сковавшей тело железными оковами.
Зная Киллиана достаточно хорошо, Эмма могла представить его реакцию. На его глазах произошла попытка воссоединения семьи, и Киллиан вполне мог решить, что раз Эмма не отказала, у Нила есть шанс. А раз так, то гребанный Капитан Крюк, как истинный джентльмен, отступит, уважая и принимая ее выбор, каким бы он ни был.
Эмма стиснула голову руками, впиваясь пальцами в затылок, в бессильной попытке физической болью заглушить отчаяние.
Киллиан был единственным, кто видел в ней не только Спасительницу, а понимал и принимал ее такой, какой она была – потерянной, одинокой, сломленной. Он не ждал от нее идеальных слов или идеальных поступков, он просто был рядом, готовый утешить, поддержать словом или делом. Он готов стать для нее кем угодно, быть другом, защитником, все же ни на секунду не оставляя надежду стать кем-то большим.
Может ли она позволить взять на себя ответственность за сердце, что так доверчиво и открыто протягивают ей? Протягивают, хотя оба прекрасно знают, как это легко – разбить его.
Измученная, обессиленная, Эмма уснула лишь когда мгла за окном посветлела, предвещая скорый рассвет.
Ей снилась Нетландия. И Киллиан так близко, он смотрит в ее глаза, нежно улыбаясь, и Эмма тянется к нему, надеясь в его объятиях найти покой и утешение. Но в этот момент его лицо искажается от боли, он кричит, громко, отчаянно, и Эмма видит знакомый черный силуэт с пылающими глазами, что вцепился своими призрачными руками в тень Киллиана. Эмма изо всех сил хватается за него, но не может удержать, пытается призвать свою магию, но чувствует лишь пустоту внутри. Она видит Нила, умоляет его помочь, но тот лишь качает головой. «Не будь такой глупой, Эмс, – говорит он. – Это всего лишь пират». Киллиан снова кричит, и Эмма чувствует, как его ладонь выскальзывает из ее рук. Она слишком слаба, слишком беспомощна, она вновь не в силах уберечь, спасти того, кто ей дорог; и Киллиан падает к ее ногам, бледный, бездыханный. Эмма опускается на колени рядом с ним, пытаясь привести его в чувство, но он холоден и неподвижен. «Это для твоего же блага», – слышит она голоса родителей и чувствует, как их руки тянут ее прочь. Эмма сопротивляется, но силы неравны, а тело Киллиана, потеряв ее поддержку, начинает растворяться в клубах тумана. Рванувшись изо всех сил, она вновь падает на землю, но Киллиана там больше нет, и ее пальцы лишь зачерпывают пустоту. Эмма захлебывается слезами, горло будто стискивает невидимая рука, она пытается закричать, но не может издать ни звука, не может дышать…